Я взял синий фломастер и размашистыми движениями мэтра нарисовал на листе бумаги женщину в длинном платье. То есть женщиной она была лишь в моем воображении, а на бумаге оказалось нечто, не сильно отличающееся от Катькиных страшнушек. И мне пришлось прибегнуть к пояснениям.
– Это тетя, – сказал я. – В длинном белом платье.
Девчушка насторожилась.
– Катя видела тетеньку? – спросил я.
Она кивнула. Глаза ее сделались круглыми, будто я рассказывал ей страшную сказку.
– А где Катя ее видела? – спросил я вкрадчивым голосом.
Девочка несмело подняла руку и указала на окно. Она заметно нервничала.
– Ты видела ее в окно? – догадался я. – Она сюда заглядывала?
Покачала головой. Не заглядывала.
– А что? – спросил я.
Катька соскользнула со стула, быстро пошла через комнату. И все это время смотрела на меня, давая понять, что не по своим каким-то сверхважным делам пошустрила, а для меня старается.
– Тетенька шла? – догадался я.
Девочка кивнула, глядя на меня круглыми глазами.
– Ты эту тетеньку знаешь?
– Нет, – ответила шепотом.
– А сколько раз ты эту тетеньку видела?
Показала пальчик. Один.
– Я не хочу видеть, – сказала она шепотом. – Я ее боюсь.
От этого шепота становилось холодно.
* * *
Хотя они не были семьей в истинном смысле этого слова, все-таки долгое совместное существование и общие для всех опасности наложили какой-то отпечаток и на них самих, и на их отношения друг с другом, и застолье наше получилось действительно семейным. У меня было такое чувство, будто я пришел в гостеприимный дом, где люди понимают друг друга с полуслова, потому что живут они вместе давным-давно, уже притерлись друг к другу, и даже если и случаются между ними трения, то ни за что они их не проявят при гостях.
– Но все-таки я заподозрил, что вы никакая не семья, – признался я, когда наш ужин был уже в самом разгаре.
– Неужели? – неприятно удивился Тропинин. – Вы не шутите?
– Нет.
– И где же это мы прокололись? – заинтересовался майор, и я понял, что все, сказанное мною, он самым внимательным образом выслушает, проанализирует, учтет, сделает выводы и непременно внесет коррективы, чтобы исключить в дальнейшем любые возможные неожиданности.
– Это случилось сегодня днем, – сказал я. – Когда выяснилось, что в местном ОВД нет вихрастого оперативника по имени Миша. Я сразу заподозрил в вас бандитов… Вы уж извините…
– Ничего, – легко простил меня Тропинин.
– И если вы мне лгали о том, что вы из милиции, – продолжал я, – можно было предположить, что это не единственная ложь. Так бывает: разуверившись в одном, перестаешь верить и во все остальное. И мне сразу вспомнились мои ощущения… То, что я испытывал, когда видел вас… Какие-то странности я замечал, как мне казалось.
– Какие же странности? – заинтересовался Тропинин.
– Не могу объяснить. Просто мне показалось, что вы как-то не подходите друг другу. Не муж и жена. Не бывает таких пар. Не складывается.
– Возможно, – сказал задумчиво Тропинин.
– И еще девчушка к каждому мужчине бросалась с возгласом «папа!», – вспомнилось мне.
– Да, вот это проблема, – вздохнул майор. – С этим мы ничего поделать не можем.
Хотя наверняка пытались. Об этом можно было догадываться.
Наталья весь вечер просидела молча. Приносила и уносила тарелки, предлагала что-то из приготовленных ею блюд, а во всем остальном как будто ее и не было. И еще она почти все время смотрела на меня. Я был для нее человеком из телевизора, и она никак не могла до конца поверить в то, что я на время из телевизора вышел и сейчас сижу с нею за одним столом. Мне было ее жалко, и я, чтобы ее приободрить, сказал, когда Тропинин отлучился из-за стола ненадолго:
– Все у вас наладится, вот увидите.
– Что наладится? – спросила она неуверенно.
А что, действительно, наладится? Я ничего о ней не знал.
– Сейчас у вас такая полоса, – сказал я и замолк.
Не хотел говорить, что полоса черная.
А Наталья вдруг сказала нечто неожиданное:
– Сейчас у нас все хорошо.
– Да? – удивился я.
Мне как раз казалось, что у них с дочерью сейчас не самое счастливое время.
– Конечно, – подтвердила женщина. – На всем готовом. В таких условиях, – она повела рукой вокруг, предлагая и мне оценить, в каких хоромах им посчастливилось пожить. – Мы ведь в своем Челябинске с дочкой просто пропадали. Я получала копейки, мы жили в общежитии, и как нам дальше там – хоть пропадай.
Теперь я мог оценить то, что сделал для этой семьи Тропинин. Они были за ним, как за каменной стеной. Наталье даже нравилось, похоже.
– Даже не хочется возвращаться, если честно, – призналась Наталья.
– А вы туда вернетесь? – удивился я.
Их прячут. Значит, что-то серьезное. И неужели им когда-то придется снова приехать в свой Челябинск, из которого пришлось уезжать из-за грозящих им нешуточных опасностей?
– А как же! – в свою очередь удивилась Наталья. – Хоть и не хочется, конечно, а все-таки там дом. Пускай и общежитие. Наладится жизнь как-то. Не все же быть одной. Замуж выйду, еще ребеночка рожу.
– Папа! – задумчиво молвила Катька.
– Видите? – кивнула на дочь Наталья. – Нельзя ребенку без отца. Наш-то сквозанул и в поле затерялся, – сказала она, запечалившись. – И мы получились с малых лет сироты.
Погладила дочь по голове.
– И нас бросил, – вдруг добавила она. – И мы теперь за ним его грехи расхлебывай.
К счастью, вернулся к столу Тропинин, разговор переключился на что-то другое, и мы ушли от обсуждения тяжелой темы, где я не знал, что говорить и чем помочь несчастной женщине.
Время близилось к полуночи, когда зазвонил мой мобильник. Это меня разыскивал подполковник Кузубов. Едва я услышал его голос, у меня почему-то сразу засосало под ложечкой. Так бывает в предчувствии близкой беды. Предчувствие меня не обмануло.
– Евгений Иванович! Я специально, чтобы вас предупредить! – сказал Борис Никифорович, и по его голосу можно было безошибочно понять, какое у него препаршивейшее настроение. – К вам едут мои ребята. Не доехали еще?
– Нет.
– Значит, вот-вот у вас появятся, – сказал Кузубов. – Засада у вас будет. А вы уезжайте от греха подальше. Жорж сбежал!
– Как?!
– Он стрелял в конвой. Никого не убил, но смог сбежать. Очень даже может быть, что он движется сейчас в вашем направлении. И у него есть пистолет!
