Вместо ответа я продемонстрировал Мише Каратаеву кукиш.
– Вопросов больше не имею, – сказал понятливый Миша. – Хотя твой ответ, Колодин, выглядит как-то не по-товарищески.
* * *
Если я вам скажу, сколько зарабатывает в месяц Лиза Кулакова, вы мне ответите, что такого быть не может. Поверьте – может. Лиза работает смотрительницей в картинной галерее, зарплаты там мизерные и ни одному человеку, пребывающему в здравом уме, как кажется, никогда не придет в голову за те деньги ежедневно ходить на работу, а уж тем более отвечать своей головой за те бесценные картины, что развешаны по стенам. А Лиза вот ходит. На самом деле она не просто Лиза, а Елизавета Андреевна, поскольку ей уже далеко за шестьдесят, но есть такие люди, к которым отчество ну никак не клеится – и она для всех Лиза. Она получает пенсию, а смешная зарплата смотрительницы – это как прибавка к пенсии, настолько мизерная, что об этих деньгах и говорить не стоило бы, если бы дело было в деньгах. Но Лиза на работу ходит не из-за денег, а потому, что, во-первых, привыкла каждый день ходить на работу, а во-вторых, тут коллектив. Коллективом Лиза дорожит. Коллектив Лизой – тоже. Но письмо все-таки прислал кто-то из ее коллег. Подписи под письмом не было, но никаких сомнений – писал кто-то из тех, кто очень хорошо Лизу знал, кто работал с нею бок о бок. Что в письме? Обычная история. Здравствуйте. Вашу передачу любим и регулярно смотрим. А у нас вот работает чудесная женщина. Почему бы ее не разыграть?
Мы на Лизу клюнули, потому что у нас давно уже не было вот таких очаровательных старушек – божьих одуванчиков с высшим образованием, тихих бессребрениц, интеллигентных пенсионерок. Герои у нас должны быть разные.
Для начала мы прикинули, где будет происходить розыгрыш – в галерее, на улице или дома у нашей героини. С домом не получалось, потому что Лиза жила одна и не с кем было договариваться о подготовке к съемкам, установке аппаратуры и так далее. Подумывали о розыгрыше где-нибудь на улице, но Светлана запротестовала.
– Чем вам не нравится галерея? – спросила она. – Галерея – это хорошо.
Я был с нею согласен. Мы когда-то уже снимали в картинной галерее. Тогда по сюжету галерею якобы купил «новый русский». Вместе с картинами. На общем собрании коллективу был представлен новый хозяин – пальцы «веером», словарный запас грузчика из овощного магазина, в залах галереи планировалось открыть казино. Коллектив был в шоке. Мы это все отсняли. Материал получился что надо. Почему бы теперь не заняться чем-то подобным?
На переговоры с директором почтенного заведения был направлен Демин. В нашей программе он мелькал не так уж часто, поэтому его вряд ли кто-либо узнал бы и появление Ильи в стенах галереи не могло никого натолкнуть на подозрения о том, что здесь что-то затевается. С директором Демин столковался быстро. Администратор администратора всегда поймет. Мы за свой счет отремонтируем одно из подсобных помещений галереи, где недавно так некстати протек потолок, а директор за это даст нам возможность снять розыгрыш. Бартер в чистом виде.
Директор играл за нас. Через него мы и решили действовать. В один из дней директор вызвал Лизу Кулакову к себе в кабинет, тщательно запер дверь, после чего сел не за свой стол, как бывало обычно, а непосредственно перед Лизой, что предполагало особую доверенность их сегодняшнего разговора.
– Как вам работается, Елизавета Андреевна? – для начала осведомился директор.
И у Лизы сердце ухнуло в пятки. Потому что ежели доверительная беседа начинается с такого вот вопроса, то первое, что приходит на ум – будут увольнять.
– Хорошо работается, – обмерла бедная Лиза.
Она хотела было поинтересоваться, к чему бы это такой вопрос задан, да не решилась и только молча смотрела на директора – так, как согласно народным поверьям, кролик смотрит на удава.
– Я вас вызвал для важного разговора, – сказал директор. – Но предупреждаю сразу – все до поры до времени должно оставаться в тайне. Согласны?
Лиза нервно кивнула. Она все еще ничего не понимала. Директор посмотрел на нее так, будто решал, можно ли доверить Лизе тайну, и наконец решился.
– К нам везут Мону Лизу! – сказал он.
Лиза обомлела. Директор молча смотрел на нее.
– Не может быть, – смогла наконец произнести Лиза.
– Может, – сказал директор. – Информация конфиденциальная. Переговоры с Лувром шли с прошлого года. В обстановке строжайшей секретности. Поэтому никто ничего не знал. Теперь вот я вам могу сказать. На следующей неделе Мона Лиза будет доставлена к нам. Экспонировать ее будем в вашем зале.
Тут Лизе вспомнилось, что как раз сегодняшним утром в ее зал наведывались ребята из охраны музея. Что-то вымеряли и прикидывали. Она утром ничего не поняла, и только теперь вот прояснилось.
– Ах ты, господи! – прошептала потрясенная Лиза.
Я вам сейчас объясню, в чем тут дело. В мировой культуре наперечет раритеты, которые можно было бы поставить в один ряд с этим творением гениального Леонардо да Винчи, и перемещение в пространстве подобной ценности происходит столь редко, что каждый раз это становится сенсацией. Привезти Мону Лизу в Москву для экспонирования – это почти то же самое, что доставить из Парижа в Москву Эйфелеву башню и установить ее месяца на три на Красной площади – чтобы на башню полюбовались москвичи и гости столицы.
Но не только поэтому Лиза Кулакова все приняла так близко к сердцу. Дело в том, что Лиза очень трепетно относилась к Моне Лизе – по причине тождественности имен. Это шло откуда-то из детства, с той самой поры, когда Лиза Кулакова впервые увидела репродукцию знаменитого творения Леонардо. С того момента она, взрослея, постоянно сверяла свои собственные достижения с мифической, самой Лизой придуманной судьбой своей тезки, но нисколько к Моне Лизе не приблизилась за эти годы, как невозможно приблизиться простому смертному к далекой небесной звезде – хоть, выбиваясь из сил, поднимись на Джомолунгму, а до звезды все равно тысячи и тысячи световых лет. Так что отношение у Лизы Кулаковой к той картине было самое трепетное. Это больше, чем икона. Это нечто такое, чему не дать определения.
– Нам надо согласовать с вами очень многое, – сказал директор Лизе Кулаковой, которая все еще продолжала находиться в некотором замешательстве. – В зале, где будет экспонироваться картина, мы обеспечим особый режим охраны. Еще за оставшиеся дни необходимо установить дополнительную сигнализацию…
– Да-да, – невнимательно отвечала на это Лиза.
– Я ставлю вас в известность, но одновременно повторяю свою просьбу: никому и ничего пока не говорить.
– Да-да, – кивала Лиза, будучи не в силах ни на чем сосредоточиться.
От нее сейчас ничего и не требовалось. По нашему плану, ей предстояло всего лишь узнать о скором появлении в стенах галереи творения Леонардо – и уж дальше целую неделю она будет свидетелем соответствующих приготовлений.
А приготовления действительно развернулись. Теперь в том самом зале, где и было рабочее место Лизы Кулаковой, постоянно дежурили охранники. Часть экспонируемых картин сняли со стен и временно отправили в запасники. Директор музея появлялся в зале каждодневно и обязательно заговорщицки кивал Лизе, словно давал понять, что теперь уже скоро. Лиза при этом обмирала и на некоторое время превращалась в неподвижную статую. Мы все это снимали, причем практически не таясь. Просто в зале, где предполагалось выставить творение Леонардо, работали две видеокамеры – они стояли на треногах и вокруг них крутились операторы. Это были наши ребята, только Лиза о том не знала. В последние дни тут много новых людей перебывало – у каждого своя работа, Лиза на них уже и внимание обращать перестала. Мы собирались эти кадры смонтировать с другими – с теми, которые снимем в день появления бессмертной Моны Лизы. Ну и надо было Лизу приучить к присутствию операторов со своими камерами, это тоже было важно.
