— Я поспрашивал одного из этих парней, швейцаров, — продолжает Мартин, — пока мы там торчали. Потому что эта гнида Мак-Кой заставил нас прождать внизу пятнадцать минут. Так вот, у них там на каждом этаже по две кнопки, одна — вызов лифта, другая — такси. Ты нажимаешь, и чертов ихний швейцар выскакивает на улицу, машет и свистит. Ну, в конце концов мы все-таки дождались, вошли в лифт, и тут я спохватился, что не знаю, на каком этаже он живет, Мак-Кой этот. Выглянул из лифта, говорю швейцару: «На какой этаж нам подняться?». А он отвечает: «Мы вас поднимем». Представляете? Мы вас поднимем. В кабине можешь перебрать все кнопки, и толку — чуть. Чтобы лифт поехал, швейцар должен нажать кнопку у себя на пульте. Пусть ты даже там живешь и хочешь заглянуть в гости к соседу, ты не можешь просто так зайти в лифт и подняться на его этаж. Не то чтобы там, конечно, такая публика жила, которая друг к другу в гости наведывается за ради потрепаться. Словом, Мак-Кой этот живет на десятом этаже. Поднимаемся, дверцы раскрываются, и мы в такой небольшой комнатке. Не на площадке, не на лестнице, а в комнатке. И из нее только одна дверь. У них на этаж лифт поднимает, блин, прямо в ихнюю квартиру.
— Тебя, Марти, смолоду ограждали от грубых реалий жизни, — говорит Берни Фицгиббон.
— Мало ограждали, блин, я так считаю, — отвечает Мартин. — Позвонили мы. Открывает горничная в форме, пуэрториканка или южноамериканка, вроде того. А у них, как входишь в холл, — тут тебе и мрамор, и деревянные панели на стенах, и такая лестница идет на верхний этаж, ну прямо, блин, как в кино. Потоптались мы на мраморном полу, покуда господин не решил, что, пожалуй, с нас довольно, и сходит он по лестнице вниз, эдак неторопливо, подбородок свой стопроцентный задрал прямо к потолку, вот ей-богу. Ты заметил, Дейви?
— Точно, — подтвердил Гольдберг и хмыкнул.
— Каков он из себя? — спрашивает Фицгиббон.
— Рослый, в сером костюме и подбородок кверху — типичный Уолл-стрит. Вообще довольно красивый мужик. Лет сорока.
— Как он реагировал на ваше появление?
— Сначала отнесся очень сдержанно. Пригласил пройти к себе в эту… в библиотеку, по-моему, это библиотека у них, небольшое такое помещение, но вы бы видели, какая там хреновина под потолком идет по всем стенам! — он широко взмахивает рукой. — Люди, блин, вырезаны по дереву, как бы прохожие на улице, а на заднем плане — магазины и всякая лабуда. Чудеса, да и только! Сели мы чин чином, и я ему объясняю, что, мол, это — положенная в таких случаях проверка машин данной марки с определенными номерами и так далее, а он говорит — да, он что-то такое слышал по телевизору, и да, у него есть «мерседес» и номер начинается с R, надо же, какое совпадение! Представляете, блин, я уже сижу думаю: вычеркиваем еще одну фамилию из ихнего вшивого списка, что нам выдали в прокуратуре. И все дела. То есть вот уж на кого в жизни не подумаешь, что он мог ехать на машине ночью по Брукнеровскому бульвару в Бронксе. Я, можно сказать, уже почти извиняюсь, блин, перед ним, что, мол, отняли у него драгоценное время, чтоб ему. Ну, и прошу позволения взглянуть на машину. А он: «Когда?» «Да прямо сейчас», — говорю. И все. И больше ничего. Если бы он ответил: «Она в ремонтной мастерской», или: «Жена на ней уехала», или еще там что-нибудь в таком духе, я бы небось в другой раз и не приехал ее осматривать, настолько это, блин, выглядело невероятно. Но у него вдруг делается такое лицо, губы дрожат, и он начинает что-то плести, что, мол, он не знает… как в таких случаях полагается… Но главное — выражение лица. Я смотрю на Дейви, Дейви смотрит на меня, и мы с ним оба видим одну картину. Верно, Дейви?
— Точно. Он вдруг раскисает прямо на глазах.
— Картина знакомая, с некоторыми так бывает, — продолжает Мартин. — Ему вся эта история против шерсти. Он мужик вообще-то неплохой. Немного задается. Но так — ничего мужик, я думаю. Жена у него. Ребенок. Квартира эта несусветная. Ему такие передряги не под силу. Слаб в коленках, чтобы вступать в конфликт с законом. Всякий человек, кто бы ты ни был, а когда-нибудь да вступишь в конфликт с законом, и есть люди, которым это ничего, а есть такие, что не выдерживают.
— Он не выдержал, что ты на его письменный стол уселся, — смеясь, уточняет Гольдберг.
— На его стол? — удивился Фицгиббон.
— А, да, — вспоминает Мартин с ухмылкой. — Я вижу, человек начал скисать, ну и говорю себе: «А я ведь еще не зачитал ему права, хрен дери, надо исправить упущение». Ну, и так это вроде бы походя говорю, что мы, дескать, очень ценим его сотрудничество, но что он, если не хочет, имеет право вообще не отвечать и может прибегнуть к услугам адвоката, и так далее, и тому подобное. А сам думаю, как бы понатуральнее произнести: «Если у вас нет средств на адвоката, государство предоставит вам юридическую помощь бесплатно». Это при том, блин, что у него один этот резной бордюр под потолком стоит больше, чем адвокат из Бюро бесплатной юридической помощи получает за год. Решил, что самое верное старое средство — пойти на сближение, он сидит за столом, а я подошел, встал прямо над ним и смотрю сверху вниз — мол, неужели ты откажешься отвечать из-за такой малости, как предуведомление о правах?
— Марти не просто над ним стоял, — смеется Гольдберг. — Он уселся перед его носом прямо на стол.
— А он что? — спрашивает Фицгиббон.
— Сначала — ничего, — отвечает Мартин. — Но чует, что что-то не так. Не станут же тебе просто для смеха, от не хрена делать, зачитывать права. Заметно, что растерялся, глаза на лоб. Плетет невесть что со страшной силой. Наконец встал и говорит, мол, я должен посоветоваться с адвокатом. Весь смех в том, что человек скис, когда захотели осмотреть машину, а потом мы ее облазили: чистехонька.
— А как вы ее нашли?
— Ну, это пара пустяков. Он упомянул, что держит ее в гараже. Я и прикинул, если у человека столько монеты, как у него, у заразы, он будет держать свою машину где удобнее — поблизости от дома. Вот я и спросил у швейцара, где у них там ближайший гараж. И все дела. Даже не назвал фамилии этого Мак-Коя.
— И что же в гараже, просто так взяли и показали его машину?
— Ну да. Я предъявил служителю свою бляху, а Дейви стоял с другой стороны и смотрел зверем. Свирепый еврей, вы же знаете, это пострашнее, чем свирепый ирландец.
Гольдберг осклабился. Он расценил это как большой комплимент.
— Служитель говорит: «Которая машина вас интересует?» Оказывается, у них там стоят две, «мерседес» и универсал «меркурий», а берут они 410 долларов в месяц за одну машину, там так стене написано. Восемьсот двадцать зеленых ежемесячно за обе. На двести дороже, хрен дери, чем я плачу за весь свой дом в Дикс-Хиллзе.
— И служитель показал вам ту машину?
— Служитель объяснил, где она стоит, — и пожалуйста, идите осматривайте, — говорит Гольдберг. — По-моему, он этого Мак-Коя не особенно обожает.
— Во всяком случае, особо о нем душой не болеет, — кивает Мартин. — Я спросил, брали ли из гаража эту машину в прошлый вторник вечером, и он сразу: да, конечно, он хорошо помнит, Мак-Кой взял ее в шесть и вернул около десяти, и вид у него был встрепанный.
