Лопвитц повесил трубку и уставился на Шермана с великим неудовольствием.
— Ладно, Шерман, перейдем к нашим баранам. — Тон его был таким, будто Шерман юлил, спорил, выкручивался, отпирался и всячески старался вывести его из себя. — Не могу понять, что случилось с «жискарами»… Но вот что я хочу вас спросить… — Он склонил голову набок и состроил мину, которая должна была как бы сама собой говорить: «Да-да, я к тому же знаток людских душ!»
— Я не к тому, чтобы соваться не в свое дело, — вновь заговорил он, — но мне бы хотелось, чтобы вы все же ответили. У вас что — дома неприятности или как?
На мгновение Шерман заколебался, не обратиться ли к жалости шефа, к мужской солидарности наконец, приоткрыв ему — ну хоть на дюйм-другой — историю с любовницей. Однако шестое чувство подсказало ему, что «неприятности дома» лишь вызовут у Лопвитца презрение да пробудят его аппетит к сплетням, до которых, похоже, он и так весьма охоч. Поэтому Шерман покачал головой и слегка улыбнулся, показывая, что этот вопрос ничуть его даже не задевает, а затем проговорил:
— Нет, вовсе нет.
— Ладно, но, может быть, вам нужен отпуск или еще что-нибудь?
На это Шерман не знал, что и ответить. Однако настроение улучшилось. По крайней мере, не похоже, что Лопвитц собирается его тут же уволить. Но на вопрос отвечать не пришлось, потому что телефон зазвонил снова. Лопвитц поднял трубку, хотя на сей раз не так поспешно.
— Н-да?.. Что-что, мисс Бейлз?.. Шермана? — Тяжкий вздох. — Ладно, он у меня, здесь сидит.
Лопвитц недоуменно поглядел на Шермана.
— Похоже, это вас. — Подал трубку.
Очень странно. Шерман поднялся, принял трубку и встал рядом с креслом Лопвитца.
— Алло?
— Мистер Мак-Кой? — Это был голос мисс Бейлз, секретарши Лопвитца. — Вас спрашивает некто мистер Киллиан. Говорит, что ему срочно надо поговорить с вами. Будете говорить?
Шерман почувствовал в груди трепет. И сразу галопом — тахикардия.
— Да. Благодарю вас.
Голос произнес:
— Шерман? — Голос принадлежал Киллиану. До сих пор тот никогда еще не называл его прямо по имени. — Я обязательно должен был до вас дозвониться. — Знакомый ирландский говорок.
— Я у мистера Лопвитца в кабинете, — проговорил Шерман отстраненно.
— Знаю, — сказал Киллиан. — Но я должен был удостовериться, что вы не уйдете из здания и никуда не денетесь, пока я до вас не доберусь. Только что звонил Берни Фицгиббон. Говорит, у них появился свидетель, способный прояснить личности тех, кто присутствовал там, на месте. Вы слушаете?
— Прояснить?
— Опознать их.
— Понятно… Я, пожалуй, перезвоню вам, когда вернусь на свое место. — Спокойно, спокойно.
— О'кей, я у себя, но мне надо идти в суд. Так что давайте поскорей. Есть кое-что еще неотложное, что вам надо знать. Они с вами хотят встретиться завтра официально. Официально, поняли? Так что перезвоните мне немедленно. — По тому, как Киллиан произнес слово «официально», Шерман понял, что это условное выражение, на случай, если их разговор мог кто-то слышать.
— Хорошо, — сказал Шерман. Спокойно. — Спасибо. — Он положил трубку на аппарат, стоявший на столике ирландского чиппендейла, и в ошеломлении опять уселся в высокое кресло.
Лопвитц продолжал так, словно этого телефонного разговора не было вовсе.
— Как я уже говорил вам, Шерман, дело не в том, что компания «Пирс-и-Пирс» из-за вас понесла убытки. Я не об этом. С «Жискарами» идея была хорошая. Замечательно все было разработано, и вы много об этом думали. Однако я к тому, что, господи, вы работали над этим четыре месяца и вы у нас по таким делам человек номер один. Так что дело не в деньгах, которые компания из-за вас потеряла, дело в том, как вы-то сами теперь — вы, вроде бы лучший наш специалист, а тут целая серия провалов, и я вот что хочу сказать…
Лопвитц умолк и с удивлением смотрел, как Шерман без единого слова поднимается из кресла. Шерман знал, что делает, но в то же время, казалось, действовал совершенно безотчетно. Он не мог просто так взять встать и посреди серьезного разговора о его служебном несоответствии повернуться спиной к Джину Лопвитцу, и тем не менее он не мог сидеть более ни секунды.
— Джин, — сказал он, — вы уж меня извините. Но я должен вас покинуть.
Собственный свой голос он слышал словно со стороны.
— Мне ужасно неловко, но мне очень надо.
Продолжая сидеть, Лопвитц смотрел на него как на умалишенного.
— Из-за этого звонка, — пояснил Шерман. — Извините.
Он пошел из кабинета вон. Боковым зрением он видел, что Лопвитц провожает его взглядом.
В операционном зале компании утреннее безумие достигло своей крайней точки. Продвигаясь к своему столу, Шерман словно плыл сквозь дурман.
— …Октябрьские девяносто два на доллар…
— …А я говорю, мы этих мудаков разденем!
О, вожделенные золотые крошки… До чего все это теперь выглядит бессмысленным…
Едва он сел за стол, подошел Аргуэльо и говорит:
— Шерман, ты что-нибудь знаешь про десять миллионов «Джошуа Три Эс-энд-Эл»?
Шерман махнул на него рукой так, как предупреждают человека, чтобы тот не приближался к пожару или к краю пропасти. Заметил, что палец, набирающий номер Киллиана, касаясь кнопок аппарата, дрожит. Ответила секретарша, и у Шермана перед глазами возник ослепительно ярко освещенный холл приемной в старом здании на Рид-стрит. Киллиан моментально взял трубку.
— Вы там говорить можете? — спросил он.
— Да. Что вы имели в виду, дескать, они хотят встретиться со мной официально?
— Прихватить вас хотят. Это неэтично, никому не нужно, вообще дерьмо собачье, но это то, что они намереваются сделать.
— Прихватить меня? — Едва произнеся это, он с ужасом почувствовал, что понимает смысл выражения Киллиана. Вопрос был скорее непроизвольной мольбой, исторгнутой самой его центральной нервной системой, — давай скажи, что я не прав!
— Они хотят взять вас под арест. Отвратительно. Им следовало бы собрать материалы и представить суду присяжных, а там уж как решит суд. Берни это знает, но Вейссу нужен быстрый арест, чтобы выскочить из-под давления прессы.
От слов «взять под арест» у Шермана в глотке пересохло. Остальное — пустая болтовня.
— Под арест? — еле выговорил.
— Вейсс просто скотина, — сказал Киллиан, — а с прессой ведет себя как последняя проститутка.
— Под арест? Неужто вы это серьезно? — Только бы это оказалось неправдой! — Что они могут… в чем они меня обвиняют?
— Халатность за рулем, бегство с места происшествия и несообщение властям.
— Прямо не верится. — Только бы развеялось! — Халатность за рулем? Но из того, что вы сказали… я к тому, что, как они могут? Я даже не был за рулем!
