Мисс Шелли Томас, проживающая в Ривердейле. В самой лучшей части Ривердейла, пригородной и зеленой, которая географически уже относится к Вестчестеру, но политически входит в Бронкс. В Северном Бронксе еще сохранились «чистые» жилые районы. Жители Ривердейла — по большей части люди обеспеченные, у них есть деньги и возможности отвертеться от неприятной обязанности сидеть в жюри присяжных. Пока не испробуют все средства, не задействуют все свои связи, они ни за что не поедут заседать в 44-м полицейском участке Южного Бронкса, в цитадели на Гибралтарской скале. Так что присяжные в Бронксе — это, главным образом, негры и пуэрториканцы с небольшой примесью итальянцев и евреев.
Но время от времени в ложу присяжных здесь все-таки попадают экзотические цветки вроде мисс Шелли Томас, прож. в Ривердейле. Интересно, что это за фамилия — Томас? Вроде бы протестантская англосаксонская. Хотя есть же, например, Дэнни Томас, а он — араб, ливанец, что ли. Белые протестанты англосаксонского происхождения в Бронксе — редкие птицы. Разве что какая-нибудь знаменитость прикатит из Манхэттена в лимузине с шофером — по благотворительному делу, помочь молодежи негритянского гетто. Приезжают из таких организаций, как «Старший брат», «Поддержка англиканскому юношеству», «Фонд Дедалуса», присутствуют на заседаниях Семейного суда, перед которым предстают правонарушители моложе 17 лет. У них всегда и фамилии особенные: Фарнсворт, Фиск, Фипс, Симпсон, Торнтон, Фрост… И самые благие намерения.
Нет, что мисс Шелли Томас протестантского вероисповедания и англосаксонского корня, это маловероятно. Тогда кто же? Когда шел отбор присяжных, Крамер выяснил у нее, что она работает художественным редактором в рекламном агентстве «Пришкер и Болка», в Манхэттене. На слух Крамера это означает нечто невыразимо шикарное — просторное помещение, белоснежные стены, полупрозрачные перегородки, очаровательные девушки, которые пробегают туда-сюда под записи новой волны… ну как в телестудии Эм-ти-ви… Роскошные обеды и ужины в дорогих ресторанах, светлое дерево, медь, матовые стекла с гербами, скрытое освещение. Печеная куропатка под соусом из лисичек на сладком картофеле с бордюром из листьев одуванчика… Как ясно он все это себе представляет! И она принадлежит к этой сказочной жизни и бывает в этих сказочных заведениях, куда ходят девушки, красящие губы коричневой помадой!.. У него есть оба ее телефона, у «Пришкера и Болки» и домашний. Естественно, пока длится суд, руки у него связаны. Но когда суд кончится… Мисс Томас? Это говорит Лоренс Крамер. Я был… Ах, вы меня помните? Чудесно! Мисс Томас, я позвонил потому, что часто после окончания большого процесса я задаюсь вопросом: что именно убедило присяжных? Но тут на Крамера нападают опасения. Что, если у нее на глазах он это дело бесславно проиграет? В Бронксе присяжные вообще не подарок для прокурора. Их набирают из той среды, где люди знают, что полицейские вовсе не обязательно говорят правду.
Присяжные в Бронксе часто испытывают сомнения, и обоснованные, и необоснованные, и не раз бывало, что подсудимые негры и пуэрториканцы, заведомо, стопроцентно виновные, уходили из зала суда свободными, как пташки. К счастью, Герберт 92-Икс застрелил хорошего человека, бедняка, многодетного отца, обитателя гетто. Слава богу, что так. Ни один житель Южного Бронкса не посочувствует такому крикливому психу, как Герберт. Единственно, кто может проникнуться к нему сочувствием, — это как раз сказочная мисс Шелли Томас из Ривердейла. Образованная белая девушка, живущая в достатке, художественная натура, возможно, еврейка… Тот самый тип, что склонен к идеализму. Глядишь, еще подложит Крамеру свинью — заступится за Герберта 92-Икс на том основании, что он и без того чернокожий, необыкновенный и вообще пасынок судьбы. Что ж, Крамер будет сражаться. Такую девушку нельзя упустить. Эта девушка ему нужна. Он должен одержать победу.
Он сидит в центре зала, в середине арены. И девушка не спускает с него глаз. Он это знает, чувствует кожей. Между ними уже возникла некая связь. Между ним, Ларри Крамером, и девушкой, которая красит губы коричневой помадой.
В тот день завсегдатаев судебных заседаний поразил воинственный раж прокурорского помощника Крамера — и это в каком-то копеечном деле о непредумышленном убийстве!
Начал он с того, что изничтожил свидетелей защиты:
— Правда ли, мистер Вильямс, что ваши, если можно так выразиться, «показания» — результат денежной сделки между вами и обвиняемым?
Да что такое творится с Крамером? Тесковитц мало-помалу вознегодовал. Сукин сын выставляет его в невыгодном свете! Крушит всех направо и налево, можно подумать, что этот суд — не бодяга, а Процесс Века.
Но Крамеру нет дела до оскорбленных чувств Тесковитца, до Герберта 92-Икс и до всех остальных. Потому что в этом мрачном зале, в этих стенах, одетых панелями красного дерева, их сейчас только двое — Ларри Крамер и девушка с губами, накрашенными коричневой помадой.
В перерыве Крамер пошел к себе в отдел. Рэй Андриути и Джимми Коуфи явились тоже. В Бронксе прокурорскому помощнику и его свидетелям в те дни, когда они участвуют в судебном разбирательстве, полагается бесплатный ланч за счет штата Нью-Йорк. На практике это означает, что все служащие отдела могут поесть на дармовщину. И Андриутти с Коуфи дважды приглашать не приходится. В отделе к этому пиршеству отношение самое серьезное. Секретарша Берни Фицгиббона Глория Доусон заказывает сандвичи из соседней кулинарии. В том числе и на себя. Крамер взял ростбиф на луковой булке и к нему горчицу. Горчица в прозрачном пластиковом пакетике, который приходится разрывать зубами. У Рэя Андриутти — длинный, в полбатона, бутерброд с копченой колбасой и со всеми мыслимыми добавками, которые только удалось туда засунуть, да еще две половинки здоровенного маринованного огурца, лежащие отдельно на вощеной бумажке. Густой аромат укропного маринада наполнил комнату. Крамер с брезгливым интересом смотрит, как Андриутти кусает свой батон, далеко вытянув шею над столом, чтобы крошки и брызги, низвергаясь, не попали на галстук. Вытянет шею и ам! — а из пасти течет обратно. Точно кит или тунец. А на столе стоит картонный стакан с кофе из их собственной кофеварки. Стакан до того полон, что кофе вспучился от поверхностного натяжения и вдруг перелился через край. Желтая струйка-ниточка протянулась снаружи по стакану. Но Андриутти даже не замечает. Достигнув столешницы, желтая жидкость скапливается круглой лужицей размерами с сувенирный полудоллар памяти Кеннеди, потом разливается как большая желтая оладья. Промокли две обертки от кусочков сахара. Андриутти всегда наваливает в кофе столько сахара и молочного порошка, что получается какой-то тошнотворный желчный сироп. Выпячивая подбородок над столом и стаканом, Андриутти набивает рот. Радостное событие дня! Дармовая кормежка!
И так всюду, думает Крамер. Сейчас не только молодые прокурорские помощники вроде него или Андриутти и Коуфи, но и все представители власти в Гибралтарской цитадели Бронкса, сверху донизу, заперлись в своих кабинетах и, сгорбившись, пожирают доставленные из кулинарии сандвичи. В кабинете Эйба Вейсса он сам и с ним все присутствующие, кого там он счел сегодня человеком нужным и сумел к себе заманить в своей вечной погоне за гласностью, сидят у круглого стола для совещаний и едят сандвичи из кулинарии. И в кабинете у главного судьи всего Уголовного сектора Луиса Мастрояни едят сандвичи из кулинарии. И даже если этот достойный законовед принимает у себя сейчас какое-нибудь светило, пусть хоть сенатора Соединенных Штатов, все равно они в эту минуту сидят и едят сандвичи из кулинарии, и светило в том числе. Можно подняться на самую вершину системы уголовного судопроизводства в Бронксе и, пока ты не пенсионер или покойник, кормиться сандвичами из кулинарии.
