Эдам вдруг обратил внимание на то, что Шарлотта смотрит на него не вполне одобрительно. Показалось или нет? Но все сомнения рассеял ее вопрос:
— То есть вы хотите сказать, что поехали в Африку только из карьерных соображений? И что — все так делают?
— Нет-нет, я вовсе не это имел в виду, — поспешил заверить ее Эдам. Он понял, что пора выбираться из того тупика, в который завело его собственное красноречие. «Эх, жаль, — подумал он, ведь как хорошо и складно все звучало, пока она меня не поймала на этой нестыковочке». — Вовсе нет. Я думал, вы меня правильно поймете. Дело в том, что если у человека нет настоящего интереса, нет желания помогать людям, то нечего и соваться в подобные проекты. Такой человек просто не станет жить в тростниковой или пусть хоть в кирпичной хибаре, где нет даже сеток на окнах, и подставлять свою шкуру всяким вредным насекомым. Но при всем том нужно не забывать и о деле. Я имею в виду большое дело своей жизни. Понимаете, существуют стратегии и… стратегии! — Он снова потряс головой. — Ну, как бы вам объяснить, чтобы вы сразу поняли… Если человек стремится стать АТСФ, то он должен иметь в голове какую-то сформулированную цель. На первом этапе целью может стать получение стипендии Роудса. Вот это цель так цель, вот это я понимаю. На всю страну таких стипендий дается всего тридцать две штуки. Добьешься ее — и едешь доучиваться в Оксфорд, получаешь там степень доктора философии, и все — чудо свершилось. Перед тобой открыты все двери. Можешь заниматься, например, политикой, как Билл Клинтон или Билл Брэдли. Помните Билла Брэдли? Можешь стать для начала теневым политиком, как этот… как его?.. Мюррей Гатман, советник президента по демографическим и культурным вопросам. Ему ведь всего двадцать шесть лет, представляете себе? Вот он и есть классический пример АТСФ. Захочешь — будешь писать статьи, например, в «Нью-Йоркер», как Филип Гуревич, который специализируется на Африке и Азии, а захочешь — можешь писать сразу книгу, как Тиммонд. Его исследование про африканских лидеров стало ведь настольной книгой каждого уважающего себя политика. Я просто хотел сказать, что Африка — это идеальная тема для исследований, особенно если вспомнить, ради чего Сесил Роудс организовал свой фонд, который теперь выплачивает стипендии его имени. Его целью было привлечь самых блестящих молодых американских варваров обратно в Европу, в Англию, и сделать их настоящими гражданами мира. Роудс хотел, чтобы Британская империя крепла и дальше, действуя в единой упряжке со своей ближайшей родственницей — Америкой. Британской империи больше нет, а вот дело Роудса живет и поныне. Его стипендия поднимает человека на более высокий уровень над ежедневной рутиной, позволяет думать о глобальных проблемах и их решениях. Получишь ее — и можешь не бояться, что придется до конца дней своих горбатиться в какой-нибудь захолустной школе или хотя бы в колледже. Ты уже не безымянный учитель, а публичный человек, известный всем интеллектуал. Все вокруг только и говорят о твоих идеях.
Воспользовавшись паузой, Шарлотта спросила:
— Значит, стипендий Роудса всего тридцать две? — Эдам кивнул. — Да, не густо. Ну хорошо, а если не попадешь в этот список, если тебе не повезет?
— Тогда, — бодро продолжал Эдам, — нужно попытаться получить стипендию Фулбрайта. Это, конечно, далеко не Роудс, но сойдет. Есть еще Маршалловское общество, но это уже совсем другой коленкор. Лучше, чем ничего, но по сравнению с Фулбрайтом и особенно Роудсом — отстой. Раньше, во времена «холодной войны», настоящий анфан террибль просто не мог согласиться на стипендию Фулбрайта или Маршалла, потому что эти программы — государственные, и того, кто получал от них стипендии, все нормальные люди считали орудием империализма. Роудс — другое дело: ведь Британская империя рухнула, и бессмысленно кого-то обвинять, что он стал орудием в руках того, чего уже и на свете-то нет. Сегодня в мире одна империя — Америка, она единственная мировая сверхдержава, и если уж у тебя не прокатило с Роудсом, то нужно настойчиво пытаться урвать хотя бы клок шерсти с паршивой овцы, то есть с нашей новой империи. В этом нет ничего предосудительного, если мы отдаем себе отчет, что используем их возможности для достижения своих, а не их целей.
— Их? — переспросила Шарлотта. — Кого это вы имеете в виду?
«Ну, блин, опять вляпался! Придется выбираться».
— Понимаете, я не использую термины «их» и «наши» в обычном, общепринятом смысле. Я подразумеваю нечто другое. — Эдам прекрасно сознавал, что все это изрядно смахивает на детский лепет; оставалось только надеяться, что Шарлотта не успеет вникнуть в беспомощность его толкований и будет и дальше, едва поспевая, следить за ходом его мысли. — Я хочу сказать, что для нас — АТСФ — в сложившейся системе не заготовлено подходящего места. У нас нет функциональной роли, понимаете? Мы новые, мы другие, и нам, аристо-меритократам, придется завоевывать себе место в социальной структуре и на политическом поле, пусть и методом убеждения. Вот в этом смысле я и использую слово «они», разделяю наше общество на «них» и «нас». — «Так, теплее; выбирайся, выбирайся». — Кстати, именно поэтому некоторые АТСФ становятся не штатными клерками, но консультантами. Взять того же… например, Маккинси. Вот к какой карьере нужно стремиться. А что? Маккинси — отличный пример. Ведь быть консультантом лучше, чем заниматься инбанкингом, хотя бы потому, что если ты начинаешь там работу…
— А что такое инбанкинг? — спросила девушка.
— Банковское инвестирование, — словно переведя с другого языка, пояснил Эдам. «Слава Богу, сработало», — подумал он. По крайней мере, его финт ушами сработал, и внимание Шарлотта переключилось на что-то более нейтральное и безопасное, чем дискуссия об анти-антиамериканизме в американском обществе. — Если начинаешь работать в инвестиционном банке, то будешь занят часов сто в неделю, не меньше. Бабки заколачивать, конечно, будешь немаленькие, но тебя при этом используют как раба. С тебя три шкуры сдерут. Представляете, сейчас во многих банковских офисах есть даже что-то вроде гостиниц или общежитий, на случай, если кто-то заработался часов до двух-трех ночи: можешь там поспать немного, умыться, и в восемь будь любезен снова сидеть на рабочем месте и пахать следующие часов шестнадцать, а то и восемнадцать. Консультант — дело другое. Нет, консультант столько бабла не загребает, но на жизнь ему все равно за глаза хватит. А вот что касается объема работы — тут и сравнивать нечего. Любой консультант может раза три-четыре в неделю съездить куда-нибудь за город, пораскинуть мозгами на природе, а учитывая, сколько они летают, так у них в любой авиакомпании столько бонусных очков за год накапливается, что можно уже не заморачиваться, на какие шиши и в какую задницу слетать в отпуск.
Шарлотта молчала, но на ее лице было написано открытым текстом: «Что за чушь ты мелешь? Ничего не понимаю».
Эдам чувствовал, что без четкого плана действий успеха можно добиться только с наскока — натиском и нахрапом. Поэтому он продолжал безостановочно грузить Шарлотту:
— Я вам сейчас все объясню. Бонусные очки зарабатываешь, если много летаешь самолетами одной и той же авиакомпании. Естественно, командировки тебе оплачивает заказчик. А за год у тебя этих бонусных скидок набирается столько, что разок-другой можно слетать хоть в Новую Зеландию — там сейчас, говорят, самые крутые курорты, поля для гольфа просто супер, — и вот решил человек там развеяться — берет себе билет первого класса, и перелет ему ни гроша не стоит.
