Попытки Эдгара использовать в своей речи сленг вызывали у слушателей только раздражение. «Иметь кого-то» — да кто ж так в наше время говорит? Не можешь произнести слова «трахать» — воспользуйся любым синонимом. Мало их, что ли? А «крутая вакханалия»? Большей безвкусицы и смешения стилей и представить себе невозможно.
— Тоже мне, нашел чем удивить, — сказал Роджер. — По мне, так все это похоже на самый обыкновенный уикенд любой футбольной команды.
В первый раз за все время Эдгар оживился:
— Вот видишь, я о том и говорю! За тысячу лет ничего не изменилось! Откуда, как ты думаешь, взялся футбол? А хоккей, да и вообще все игровые виды спорта? Как возникли спортивные команды? Да все это пошло оттуда же — из средневековых турниров. Обратите внимание: на античных олимпиадах вообще не было никаких командных игр. Совсем! Все это появилось только в Средневековье. И самое смешное в том, что если ты…
— Погоди минутку, — перебил его Грег. — Откуда ты все это знаешь?
— Прочитал, — сообщил Эдгар. — Так вот, если подумать, то все это выглядит очень забавно. Смотрите: вот уже почти тысячу лет мы наблюдаем за неким подобием рыцарских турниров, только сейчас они происходят как бы в разбавленном виде. Но есть одна большая разница которая присутствует всегда. Те рыцари, которые бились на турнирах, были феодалами или во всяком случае какими-нибудь аристократами. В те времена человек, который не умел держать в руках оружия, не был воином, просто не мог стать лидером. А все эти «спортивные герои» в Дьюпонте — никакие не лидеры. Они просто выполняют функцию развлечения. И что они, спрашивается, будут делать, когда получат диплом?
— Я, конечно, со статистикой на эту тему не знакомился, — встрял Эдам, считавший, что активное участие в дискуссии поможет ему произвести впечатление на Шарлотту, — но если взять навскидку, то всего в Студенческой баскетбольной лиге за университетские команды играет около трех с половиной тысяч человек. Все они, ясное дело, надеются рано или поздно перейти в профессионалы, в НБА, но знаете, сколько их на самом деле туда попадает? Меньше одного процента.
— Молодец! Прямо в точку! — похвалил его Эдгар, явно довольный собой и тем, что разговор не то чтобы пошел по навязанному им руслу, но, по крайней мере, придерживается предложенной им темы. — И вот представьте: поступает парень в Дьюпонт и четыре года кидает баскетбольный мяч, или играет куотербека в футболе, или еще что-нибудь в этом роде, а потом ему дают диплом и отправляют на все четыре стороны. Делать он больше ничего не умеет, знаний тоже никаких, с мозгами напряженка, и чем будет заниматься этот здоровенный бугай?
— Как чем? Брать мою мамочку на гоп-стоп или взламывать ее тачку на стоянке у супермаркета — вот чем они занимаются, — предположил Роджер. — «Эй, мамаша, кошелек или жизнь!»
— Очень смешно, Роджер, — напустилась на него Камилла. — А без расистских шуточек ты обойтись не можешь?
— Камилла, отвали. Ты действительно больная. При чем тут расизм? Кончай дергать меня за яйца.
— Ты хочешь сказать, что в твоих словах не было расистского подтекста? Учитывая, что девяносто процентов выпускников-спортсменов — афроамериканцы, я в это не верю.
— Ладно, пусть я расист только успокойся, — сказал Роджер. — Давай не будем отвлекаться на всякую чушь. Дело совершенно не в этом. У меня вот есть вопрос, которого мы пока еще не касались. Скажите мне на милость — это всеобщее помешательство на спорте, откуда оно берется? Кому какое дело до того, что Дьюпонт обыграл университет Индианы в баскетбол? Ну, обыграли или проиграли — да и хрен с ним. Если разобраться, то одни профессиональные наемники победили других профессиональных наемников, только и всего. Я повторяю вопрос: что с того? Ну бросают мячи в корзины две компании молодых парней, которые не имеют ничего общего с нашей жизнью, а если даже и имеют — это же всего лишь игра! Почему студенты так с ума сходят из-за этой игры? Да что студенты! Давайте посмотрим шире. Все общество в целом уделяет этому столько внимания, а почему? Почему это так важно для людей? Какое им до этого дело, что это значит для них? Если разбираться логически, то ни сами игры, ни их результаты не влияют на жизнь нормального человека абсолютно никак, однако же мы имеем то, что имеем. Как это воздействует на людей, непонятно, но как-то воздействует. Для меня это тайна, покрытая мраком. Есть в этом что-то абсолютно иррациональное.
Все это время Камилла продолжала брюзжать:
— А я все равно остаюсь при своем мнении: ты расист.
Шарлотту же просто поразила произошедшая с Роджером перемена Еще несколько минут назад Роджер Кьюби строил из себя этакого придурковатого шутника, которого терпят в компании только по привычке, и вдруг прямо у нее на глазах он преобразился. Оказывается, этот парень умеет не только отпускать дурацкие шуточки, но и может рассуждать вполне разумно, более того, способен четко сформулировать интересующую его проблему и предложить товарищам попытаться добраться до сути действительно интересного психосоциального явления. Этот второй Роджер Кьюби, серьезный и интеллектуальный, понравился Шарлотте куда больше первого. Если честно, парень даже внешне преобразился. Она вдруг обратила внимание, что под слоем жира скрываются интеллигентные и даже привлекательные черты лица.
— Полностью с тобой согласен, — поддержал его Эдам. — Это действительно иррационально, но любая иррациональность имеет под собой вполне осязаемую, я бы даже сказал — материальную основу. Это массовое помешательство на спорте, клубы болельщиков — это все рудименты первобытного ритуала знаменующего торжество мужского начала. А девочки участвуют в этом просто потому, что там есть мальчики.
После такого провокационного заявления импровизированный дискуссионный клуб «Мутантов Миллениума» не мог не превратиться в кипящий котел. Шарлотта прямо наслаждалась их обществом. «Неужели мне наконец повезло, — думала она, — и я нашла тех студентов, с которыми мне будет интересно, живущих напряженной интеллектуальной жизнью?» Еще дома в Спарте, она мечтала именно о таком общении. Когда мисс Пеннингтон рассказывала своей ученице о Дьюпонте как о каком-то волшебном царстве, о рае на земле, куда попадают лишь избранные, Шарлотта представляла себе не столько библиотеку, сколько такие вот разговоры, споры, дискуссии…
И она настолько заслушалась, так увлеклась беседой, в которой сама, впрочем, не принимала участия, что практически не обратила внимания на другую компанию — четверых студентов, вышедших из здания колледжа Бриггс и усевшихся на противоположной стороне лестницы чуть повыше. Одеты они были так же, как «мутанты» — самые обычные футболки, шорты, кроссовки или шлепанцы. Вот только… исходившая от них аура была совсем иной. Все четверо были высокие и стройные, и хотя их свободные футболки и шорты не подчеркивали выпирающих мышц, парни явно принадлежали к категории, выражаясь дьюпонтской терминологией, «дизелей», проводивших многие часы за качанием железа, чтобы добиться красивого рельефа мускулатуры. Один из них спустился чуть ниже остальных и, оказавшись всего метрах в трех-четырех от «мутантов», сел на ступеньку, поставив ноги на следующую. Нога у парня были такие длинные, что согнутые колени едва не уперлись ему в плечи — в его широченные плечи. Его голова, увенчанная короной в виде бейсболки козырьком назад, покоилась на длинной, но крепкой, бычьего типа шее с сильно выпирающим кадыком, а шрамы от юношеских угрей почти не портили угловатое мужественное лицо. Даже сидя на солнышке, этот здоровенный парень, подобно одинокому древнему воину, не мог позволить себе расслабиться. Он раскачивал на ноге свой шлепанец, одновременно окидывая внимательным взглядом раскинувшуюся перед ним панораму, всем своим видом давая понять, что вынужден быть начеку: в конце концов, мало ли что может случиться. Остальные трое парней были не такие огромные, но тоже достаточно высокие, и все они точно так же посматривали вокруг, не то опасаясь каких-то неприятностей или провокаций, не то, наоборот, мечтая о том, чтобы кто-нибудь их зацепил, напросившись на стычку.
