— А мы, типа, подумали, что у вас семинар, — великан явно не собирался лишать себя удовольствия поприкалываться над этими дохляками, — потому что вы, ребята, так чисто серьезно спорт обсуждаете. Наверно, специалисты.
Неожиданно взгляд присоединившегося к дискуссии великана сфокусировался на Греге. Тот в ответ попытался улыбнуться, потом сделал попытку пожать плечами, затем — вздохнуть, после чего все-таки улыбнулся и сказал, воспользовавшись лексикой своего собеседника:
— Да нет, мы, типа, не специалисты. Типа, так, погулять вышли.
— Нет, типа, не погулять. Специалиста — его издалека видно, — заявил великан притворно уважительным тоном. — А мы, типа, тоже — спортом увлекаемся. — Мотнув головой в сторону приятелей, он пояснил: — Мы в лакросс играем…
Эдам понимал, что сейчас ни в коем случае нельзя допускать, чтобы у него отвисла челюсть и полезли на лоб глаза… Понимать-то он понимал, но поделать с собой ничего не мог.
— …А вы, типа, в лакроссе разбираетесь.
Пауза. Ежу было понятно, что вслед за «вы» должен был следовать какой-то эпитет, например: «вы, уроды». Пауза затягивалась и все больше напоминала затишье перед бурей. Грег, самый основной и продвинутый «мутант», главный редактор «Дейли вэйв» и, как он считал, один из неформальных лидеров студенческого движения Дьюпонта, решил, что хватит уже отступать под натиском превосходящих сил противника, а пора перейти хотя бы к обороне. Но как?
Первая попытка получилась не слишком удачной. Негромко и как-то смущенно, словно обращаясь в первую очередь к самому себе, он сказал:
— Спасибо за информацию. Приятно было побеседовать. Ты уж извини, нам тут с ребятами кое о чем поговорить нужно.
— А я что? Я ничего, — ответил великан, примирительно подняв руки и продемонстрировав ладони. Ладони были здоровенные. — Валяйте, говорите. А можно мы с ребятами чисто послушаем, что умные люди говорить будут?
Грег слабым, чуть ли не замогильным голосом сказал:
— Да… — Он замолчал, словно против своей воли. С его губами происходило что-то странное. Они сжались в узкую розовую полоску, словно рот парню стянули какой-то невидимой нитью. Еще тише он произнес: — Да, но… — Казалось, что мимические мышцы Грега живут своей собственной жизнью, и в данный момент их начало трясти в локальном эпилептическом припадке, затронувшем только лицо. Наконец он выдавил: — Почему бы вам, парни, не пойти и не поиграть своими клюшками?
Крупный — в самом буквальном смысле — специалист по лакроссу явно не ожидал, что такой «ботаник» посмеет его отшить. Он уставился на Грега, пока тот не отвел взгляд; страх снова сжал и перекосил губы главного редактора.
Повернувшись к своим друзьям, верзила пояснил смысл случившегося:
— Мужики, он говорит, что мы должны валить отсюда на хрен и дрочить свои клюшки, типа, где-то не здесь.
— Ой-ё-o-o-o-o-o-o-o-ol — в один голос воскликнули остальные трое.
Потом тип с проседью, уточнил:
— Что мы должны дрочить? Про что он там толкует — про наши клюшки?
Грег попытался исправить положение:
— Я не имел в виду…
На этот раз великан не дал ему договорить и громко, во весь свой отнюдь не слабый голос, объявил:
— Мы чисто сами решаем, когда и что дрочить. Ты, лох, на кого наехал? Мы, типа, в самом деле похожи на доходяг, а?
Грег открыл было рот, чтобы ответить, но голосовые связки и лицевые мышцы по-прежнему не слушались его. В итоге он не смог произнести ни слова.
Совершенно неожиданно «специалист по лакроссу» повернулся к Шарлотте, бесцеремонно окинул ее взглядом с головы до ног, улыбнулся, подмигнул и сказал:
— Привет.
Затем он снова обернулся к Грегу и посмотрел на того в упор, вложив в этот взгляд вовсе не злость, а презрение и желание унизить. В его взгляде ясно читалось: «Думаешь, мозгляк, тебе это просто так сойдет? Ты еще не знаешь, во что вляпался».
Грег часто и тяжело задышал.
Внезапно Камилла Денг вскочила на ноги. Ее глаза сощурились, губы злобно сжались. Размерами она была раза в три меньше их мучителя, но ее это нисколько не смутило. Девушка буквально-таки прошипела:
— Ты, кажется, нормальных слов не понимаешь? Значит, так: ты, сука, сейчас берешь свою гребаную клюшку, сука, и засовываешь ее себе в задницу, сука, кривым концом вперед, а потом крутани ее там хорошенько, сука, чтобы все дерьмо у тебя из ушей полезло, сука. Въехал, сука?
Лицо великана налилось кровью. Он непроизвольно шагнул в сторону Камиллы.
Эдам понимал, что нужно что-то сделать, он просто обязан был что-то предпринять, вмешаться, — но так и остался сидеть на ступеньках, словно парализованный.
Камилла не отступила ни на дюйм. Гордо вскинув подбородок, она продолжала:
— Давай-давай. Вот только попробуй, прикоснись ко мне. Я тебе быстро пришью обвинение в сексуальном домогательстве и нападении. Вылетишь, на хрен, из Дьюпонта, как пробка. Вали домой, сука, и дрочи там свою лучшую в Америке клюшку хоть до усрачки, сука. Все, что надрочишь, можешь сожрать вместо мороженого, а если покажется мало, — она мотнула головой в сторону остальных троих спортсменов, — можешь и им подрочить, сука.
Это словно заколдовало громадного спортсмена, превратив его в неподвижную статую. Смертельно опасные слова «сексуальное домогательство» и «нападение» сработали безотказно. Парень прекрасно знал, что за это бывает — конец карьеры гарантирован. Он тотчас же возненавидел эту бабу — она была слишком злобной, чтобы назвать ее девушкой, — возненавидел больше, чем кого бы то ни было за всю свою жизнь.
— Ах ты, коза косоглазая…
— Косоглазая! — завопила Камилла. — Косоглазая! — Это был победный клич. — Вы слышали, слышали? — Чуть не пустившись в пляс от радости, она стала трясти за плечи и дергать за руки Эдгара, Грега, Роджера, Эдама и даже Шарлотту. — Косоглазая! Все слышали? — Затем все с тем же злобным выражением она уставилась прямо в лицо обалдевшему спортсмену: — Ну что, достукался? Теперь не отвертишься! Можешь идти и… хоть повеситься. Все, ты свое отыграл. — Эти слова Камилла сопроводила улыбкой, в которую вложила столько яда, что его хватило бы на всю дьюпонтскую команду по лакроссу.
На парня было просто жалко смотреть. Его словно огрели кувалдой по затылку. Перед глазами у него замелькала одна и та же строчка: «оскорбление на расовой почве». Да, эта гремучая змея, эта хитрая сучка все-таки его подловила. Сначала сама наехала, а потом спровоцировала на ответную «любезность». В Дьюпонте невозможно было и представить себе более тяжкого обвинения, чем «оскорбление на расовой почве». Это даже хуже убийства. В случае убийства еще могли быть какие-то смягчающие обстоятельства вроде «необходимой обороны». И вообще, шанс продолжит обучение в Дьюпонте, у серийного маньяка-убийцы был гораздо выше, чем у того, кто совершил «оскорбление на расовой почве».
