— Согласись, я быстро сориентировался, — сказал он. — Только-только присмотрелся к тебе — и все понял. Ты что, не помнишь, как я мгновенно сменил тон и предложил познакомиться? И спросил, как тебя зовут? — Все тот же сухой хриплый голос, но на этот раз в нем звучали какие-то новые ноты: нежность и доверие к тому человеку, с которым делишься самым личным, самым сокровенным. — Знаешь, наверное, сейчас уже можно признаться. Как же я пожалел потом, что представился просто по имени. Сама знаешь, как здесь принято представляться: сказал имя, и дело с концом. Ты ведь и сама назвала мне только имя. А ты знаешь, что на первом курсе целых пять девушек по имени Шарлотта?
Это признание позволило Шарлотте разыграть небольшой спектакль: она вырвалась из объятий Эдама, отскочила от него на шаг и, уперев руки в бока, посмотрела на парня якобы осуждающе, а на самом деле провоцируя на дальнейшие признания.
— Ты что, все списки первокурсников перерыл? — На последнем слове она повысила уровень голоса до колоратурного уровня. — Ну-ка давай, рассказывай.
Эдам широко раскрыл глаза, сжал губы и чуть виновато закивал: так порой признается влюбленный в каком-то пусть не безумном, но явно дурацком поступке, который он совершил, охваченный неистовой любовью.
— Нет, ну это просто невероятно! — воскликнула Шарлотта все с той же улыбкой и с изумлением в глазах. «Все, что угодно, лишь бы больше не… не чмокаться с ним!»
Эдам же был настроен очень серьезно.
— Шарлотта… — Тут ему даже пришлось прокашляться, чтобы голос не был совсем уж похож на металлический скрежет. — Почему бы нам не заглянуть ко мне? Посидим, поговорим наконец. Мне так много нужно тебе сказать. Это ведь недалеко. Прогуляемся… Потом я тебя провожу обратно.
На этот раз его приглашение застало Шарлотту врасплох. Эдам даже оживился, заметив некоторую неуверенность на ее лице, но буквально через секунду девушка, не теряя времени на поиски подходящего предлога, сказала прямо:
— Я не могу.
Прозвучало это, конечно, не слишком вежливо и, может быть, даже болезненно для Эдама, но зато Шарлотта успела порадоваться тому, что даже в такой напряженный момент сумела выговорить все правильно: не растянуть гласные и не превратить отказ в вопрос. При этом она уже мысленно старалась подыскать подходящий ответ на еще не заданный, но уже неизбежный вопрос.
— Почему? — спросил Эдам.
— Мне заниматься надо. У меня завтра утром контрольный опрос по нейрофизиологии. — Ложь чистой воды. — Я и так должна была готовиться весь вечер, а мы засиделись у Эдгара.
— Ну может быть, хотя бы ненадолго? Это и правда близко. — В голосе Эдама звучала уже ничем не прикрытая мольба.
— Нет, Эдам! — сказала она твердо, но заставив себя улыбнуться. — Это очень важный для меня предмет! А на контрольной нас гоняют в хвост и в гриву.
— Ну… ладно. Я только хотел… — Не договорив, он шагнул вперед, словно все же надеясь удержать Шарлотту. На лице Эдама застыло такое выражение, определение которому Шарлотта могла дать только методом от противного: это была полная противоположность уверенности и спокойствию. При этом он снова подергал очки на переносице, но на сей раз решился все же снять их. Что ж, такой жест можно было ясно рассматривать как признание в своих чувствах.
Шарлотта на короткий миг ткнулась губами в губы Эдама, а затем, чтобы избежать этих странных поцелуев, чуть повернула голову и прикоснулась щекой к его щеке. Он начал было снова дергаться нижней частью тела, но девушка быстро выскользнула из его объятий, всем своим видом давая понять, что ей невыносимо тяжело расставаться с ним. Ее улыбка словно возвещала: ей так хотелось бы остаться, но учеба… сам понимаешь, учеба, поэтому приходится себя сдерживать.
— Эдам, я пойду. Извини, но мне действительно пора. — Еще не договорив, Шарлотта уже развернулась и пошла по направлению к общежитию. Главное — не дать ему опомниться, чтобы он не полез опять с поцелуями.
— Шарлотта.
По тому, каким голосом и с какой интонацией он произнес ее имя, она поняла, что лучше остановиться. Она оглянулась и увидела, как Эдам беззвучно, одними губами произносит заветную, безошибочно угадываемую даже в ночном полумраке фразу: «Я люблю тебя». Явно перестраховываясь, он изобразил эти слова при помощи излишне акцентированной артикуляции. Его губы, подбородок и язык двигались настолько энергично и размашисто, что Шарлотте показалось: она разглядела не только зубы Эдама, но и всю его ротовую полость и даже глотку. Замолчав, он помахал ей рукой и печально, но в то же время светло улыбнулся. Очки он уже вновь успел водрузить себе на нос. Близорукость, машинально отметила Шарлотта, очки для дали.
Она помахала Эдаму в ответ, а потом с точно такой же печальной и светлой улыбкой поспешила к увитой плющом арке.
Впервые за все время учебы в Дьюпонте этот двор показался ей таким уютным, комфортным и в то же время таким восхитительным, роскошным — просто раем на земле. Даже подсвечен он был, как показалось Шарлотте, не так, как всегда Игра света и тени именно сегодня превратила его в настоящий древний замок. По-особенному, не так как обычно, выглядели даже кирпичные и облицованные камнем стены корпусов.
Никогда в жизни Шарлотта еще не испытывала такого блаженного смятения. Ей было легко и хорошо, и в то же время она не знала, что делать. Общение с мутантами подсказало ей, как, оказывается, можно жить… возвышенно… как, оказывается, можно испытывать ненасытную жажду знаний, как можно все время находиться в поиске, как можно, даже отдыхая, продолжать исследовать мир, постигать его структуру, механизмы взаимодействия его частей, его психологию и физиологию… Какой прекрасный вечер они ей подарили! Ей так хотелось влюбиться в Эдама. В конце концов, из всех мутантов он ведь самый симпатичный. Нет, Эдгар, конечно, в принципе тоже ничего, но слишком уж толстый, вся красота жиром заплыла, и чересчур серьезно он ведет себя для парня с такой детской внешностью. Шарлотта даже улыбнулась, вспомнив, как солидно он пытался выглядеть — аристократически откидываясь на спинку шикарного «слоновьего» кресла. Да ведь он… точно, осенило Шарлотту, он старается вести себя, как те самые презираемые им крутые. Эдгар — просто копия Хойта, раскидывающегося в персональном кожаном кресле в сейнтреевской библиотеке без книг. Оба они при этом тщательно изображают на лице полное безразличие к окружающим и ко всему происходящему. Безразличие — это самое точное слово, которое характеризует Хойта, и тем не менее на самом деле далеко не все ему безразлично, и если он признавал что-либо или кого-либо важным, то действовал решительно и был готов на все, до чего ему было дело. Вспомнить хотя бы, как он полез в драку с парнем чуть ли вдвое крупнее него по росту… и все ради нее.
Шарлотта чувствовала себя смущенной — но это не мешало ей летать как на крыльях.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Что с того?
Следующее утро выдалось мрачным, сырым и промозглым. Резко похолодало, и к тому же подул сильный ветер. Ветер пронизывал человека насквозь, особенно если этот человек шел через Главный двор не в самой длинной юбке. Что поделать, если твои единственные джинсы постираны и сохнут, а у тебя нет ни лосин, ни длинных шерстяных полосатых носков, какие носят школьницы, ни даже теплых колготок. В общем, оставалось только терпеть холодный ветер, продувавший, задувавший и выдувавший все тепло, которое теоретически могла бы обеспечить юбка, но та была самостоятельно укорочена и от нее, прямо скажем, мало что осталось. Шарлотта подшила юбку на руках и сделала это довольно топорно. Дело в том, что мама никогда не настаивала на том, чтобы ее гениальная дочь, жизнь которой явно предстояло провести не в таком медвежьем углу, как округ Аллегани, слишком уж усердствовала в освоении таких высоко ценимых среди домохозяек навыков, как шитье и штопка. Но в конечном счете главным было не качество швейной работы, а возможность продемонстрировать всем свои стройные спортивные ноги. Шарлотта давно уже воспринимала это не как проявление тщеславия, а как жизненную необходимость.
