Впрочем, в это утро пронизывающий до костей ветер и холод, пробиравшийся чуть ли не внутрь ее тела, беспокоили Шарлотту меньше всего. Куда серьезнее ее сейчас волновали мозговые зоны Брока и Вернике — те самые участки мозга, где как раз и происходит высшая нервная деятельность. Об этом она узнала на лекции мистера Старлинга.
В это промозглое утро она жаждала знаний. Вечер, проведенный с «Мутантами Миллениума», привел Шарлотту в особое настроение, которое в данный момент казалось ей чрезвычайно гламурным. Мистер Старлинг собирался посвятить сегодняшнюю лекцию — которую наверняка он будет читать в свойственной ему сократовской манере диалога со студентами, — работам Хосе Дельгадо — настоящего гиганта современной нейрофизиологии, как профессор отрекомендовал студентам этого ученого. Честно говоря, Шарлотта недостаточно хорошо подготовилась к занятию: вот спросит Старлинг ее о чем-нибудь, а она не будет знать, что ответить. Время-то не резиновое. Все эти посиделки в Сейнт-Рее, походы в спортзал, встречи с Хойтом… и с Эдамом… все это рано или поздно должно сказаться на учебе. Еще месяц назад она бы шла на лекцию профессора Старлинга, проштудировав «Физиологические основы разума» Хосе Дельгадо вдоль и поперек…
Шарлотта была так поглощена своими мыслями о высоких материях, что даже не заметила, как, буквально скатившись по ступенькам Айлз-Холла, ей наперерез метнулась какая-то долговязая, явно превышавшая обычные габариты тень. Траектории их движения пересеклись у фонтана святого Христофора. Думая о своем, Шарлотта спокойно обходила огромную чашу по полукругу, как вдруг откуда ни возьмись на нее, словно орел на ягненка, спикировал Джоджо: огромный и… какой-то не такой.
— Привет, Шарлотта! — В его улыбке она не заметила ни самодовольства, ни радости от неожиданной встречи.
— А, привет. — Шарлотта на миг остановилась, но ее поза и сдержанная улыбка ясно давали понять: «Я тороплюсь и мне некогда вести долгие разговоры».
— Сработало, сработало, чудеса еще случаются, — сказал Джоджо. — Представляешь себе? Сижу я и думаю: вот бы встретить тебя снова, и вдруг смотрю — ты идешь.
Помолчав немного, он как-то сник и вдруг совершенно просительным тоном обратился к девушке:
— Послушай… я тут… мне тут поговорить с тобой надо. Это ненадолго. Может, заглянем куда-нибудь?
— Я не могу. — Шарлотта вдруг поняла, что произнесла это «не могу», даже не задумываясь. Никаких растянутых гласных, никаких вопросительных интонаций. — У меня сейчас лекция, не хочу опаздывать.
— Да это всего пара минут. — Лицо Джоджо стало совершенно серьезным.
Что же в нем так изменилось? Парень и одет по-другому: на нем были рубашка с обычным воротником и нормальная — как раз по погоде — спортивная куртка. Он как будто не хотел больше демонстрировать всему миру свои необъятные мышцы.
— Это очень важно, — сказал он.
— Да не могу я, Джоджо.
— Это только… — Окончательно скиснув, баскетболист махнул рукой и признался: — Ладно, что врать-то. Парой минут тут действительно не отделаешься. А когда у тебя пара заканчивается? Мне бы посоветоваться надо.
Шарлотта тяжело вздохнула. Какими бы серьезными ни казались самому Джоджо его проблемы, она заранее была уверена, что все это сведется к какой-нибудь ерунде. Ее же сейчас гораздо больше волновали собственные проблемы — куда как более возвышенного уровня. Вот, например, в данный момент Шарлотту беспокоило, как не ударить в грязь лицом и не выставить себя полной дурой, не читающей первоисточников, перед Виктором Рэнсомом Старлингом. Однако она не смогла найти подходящий повод для отказа и бесцветным голосом, как бы смиряясь с неизбежным, сказала:
— Через час.
— Можно будет тогда с тобой где-нибудь увидеться? Ну пожалуйста.
В ответ, Шарлотта лишь коротко спросила:
— Где?
— Может, у «Мистера Рейона»? Возле входа?
Пока Джоджо формулировал вопрос, девушка уже кивнула, обошла его и заторопилась на лекцию.
Громадный спортсмен выглядел как побитая собака. Даже Шарлотте это показалось странным. Джоджо, звезда университетского баскетбола и известная на весь кампус личность, нечасто представал перед окружающими в таком беззащитном, совершенно не крутом виде. Он остался стоять на пересечении дорожек, а Шарлотта пошла дальше. Над ними обоими возвышался святой Христофор, изваянный Жюлем Далу. Великий французский скульптор придал фигурам святого и младенца Иисуса такую композиционную выразительность, что казалось — они двигаются. Шарлотту это поразило. Вот что такое истинное воздействие искусства, вот как бывает, когда не просто смотришь на картину или скульптуру, а по-настоящему понимаешь, чувствуешь, воспринимаешь образ в полной мере. Весь мир, начиная с Джоджо и его проблем, перестал существовать для Шарлотты; ее мозг словно не воспринимал ничего, что не было связано с величественной скульптурой.
Свет в аудитории погас, и луч проектора высветил на большом, футов восьми в высоту, экране над кафедрой фотопортрет смуглого европейца с большими усами и аккуратно подстриженной, ухоженной бородкой. Эту пышную растительность дополняли густые бакенбарды, спускавшиеся по обеим сторонам лица к самому подбородку. С волосяным покровом верхней части черепа дело обстояло несколько хуже: изрядные залысины уходили от висков и лба едва ли не к самой макушке. Впрочем, там они изящно маскировались переложенными и явно зафиксированными каким-то парикмахерским средством прядями, эффектно зачесанными с висков вверх. Результат таких усилий по маскировке излишне раннего облысения был вполне убедительный: по крайней мере, на первый взгляд могло показаться, что обладатель столь внушительных усов, бороды и бакенбард располагает и шевелюрой соответствующей плотности и густоты. Этот портрет запросто мог принадлежать одному из трех мушкетеров, если, конечно, не учитывать видневшихся в нижней части фотографии красивого узла галстука и воротника белой рубашки.
Мистер Старлинг рассказывал:
— Дельгадо принадлежал к тем ученым, которые готовы были рисковать жизнью, превращая самих себя в подопытных кроликов и морских свинок ради подтверждения правоты собственных открытий, — так, во всяком случае, считали окружающие.
Проектор стоял не в центре сцены, к которой спускался амфитеатр аудитории, а чуть в стороне — так, чтобы изображение на экране было видно с любого места. Стройная фигура мистера Старлинга в шикарном твидовом пиджаке цвета морской волны, подсвеченная лучом проектора, выглядела — по крайней мере, с точки зрения Шарлотты — чрезвычайно романтично. Ей ничего не стоило представить Виктора Рэнсома Старлинга одним из этих героев науки, бросающих вызов смерти ради своих открытий, хотя она прекрасно знала, что он не рисковал ничем, разве что получить от кошек царапины и укусы, когда проводил свои эксперименты, за которые ему и была присвоена самая высокая награда в мировой науке.
— Я говорю об этом вовсе не для того, чтобы вызвать в ваших сердцах восхищение их смелостью, — сказал Старлинг. — На самом деле все совсем… нет, не наоборот. Я бы сказал, используя термины логики, что мои доводы являются так называемым обратным суждением, то есть суждением, полученным путем инверсии. Постарайтесь перенестись в ту эпоху. Друзья, близкие, коллеги — все страшно переживали за этих экспериментаторов, но перед нами есть как минимум три примера: Уолтер Рид, Хосе Дельгадо и мадам Кюри. Их объединяет стопроцентная уверенность в истинности полученных эмпирическим путем знаний и во всеобъемлющей власти логики. Все трое — своего рода адепты новой мировой религии — рационализма, которой к тому времени не исполнилось и двух веков… Впрочем, в прошлый раз мы достаточно подробно остановились на этой теме. Так вот, проводя свои опыты, ученые испытывали не больше страха, чем фокусник, глотающий огонь на глазах у изумленной публики. Трезвый расчет, осторожность и меры безопасности на случай непредвиденного развития ситуации — вот залог успеха в таком эксперименте. Тем не менее я полагаю, что метод, которым Дельгадо доказывал правоту своей точки зрения, производит неизгладимое впечатление, особенно в наши дни.
