Предприятие по производству паранойи, до сих пор работавшее в подготовительном, можно сказать, пусконаладочном режиме, с этой секунды вышло на полную проектную мощность.
Шарлотта съежилась на своем стуле и просидела, не разгибаясь, всю пару. Она вроде бы слушала преподавательницу и даже что-то записывала, но через несколько секунд начинала зарисовывать написанное разными виньетками и просто каракулями. Время от времени девушка ловила себя на том, что сидит и смотрит в окно, вообще забыв, о чем идет речь на семинаре. Шарлотта пыталась то покивать в нужный момент головой, то посмеяться вместе со всеми над чьей-то остроумной шуткой, но все получалось невпопад, потому что она никого не слышала. Кроме того, по спине Шарлотты пробегал озноб, лоб покрывался испариной, — в общем, она и выглядела, и вела себя так, как подобает подвыпившему зомби наутро после загула. Вроде бы и похмелье уже отпустило ее, но почему-то так получилось, что Шарлотта в это утро представляла собой наглядное пособие для тех, кто только-только начинал приобщаться к прелестям бурной ночной жизни. «Как не надо проводить выходные и что с вами будет утром в понедельник» — повесив такую табличку на Шарлотту, ее можно было смело показывать начинающим гулякам в воспитательных целях… Утро понедельника — и кто-то уже в курсе. Шарлотта настолько прониклась злостью и презрением к себе и была так охвачена своими параноидальными мыслями, что за все время занятия ей в голову пришла всего одна лишь конструктивная идея: пойти к «Мистеру Рейону» и выпить чашку кофе. А ведь между прочим, пронеслось по периферии ее сознания, вплоть до поступления в Дьюпонт она вообще не пила кофе. Мама считала, что детям пить кофе не следует. А ослушаться маму — такого Шарлотте и в голову прийти не могло. До отъезда в этот самый Дьюпонт она была послушной маминой пай-девочкой. Шарлотта подумала об этом без всякой иронии, цинизма или сожаления. Просто так оно всегда бывает в жизни — вот и все.
Заняв очередь к кофейной стойке у «Мистера Рейона», она почувствовала на себе чей-то взгляд — кто-то из сидящих за одним из бесчисленных столиков кафетерия смотрел на нее в упор. Да, действительно, это была Люси Пейдж Такер, старшекурсница, — она сидела далеко, почти на другом конце зала, за одним столиком еще с тремя девушками, и оттуда, совершенно очевидно, пристально разглядывала Шарлотту. Не заметить саму Люси Пейдж было решительно невозможно: ее знал «весь университет»; по крайней мере все девчонки, принадлежавшие к студенческим ассоциациям, были с ней хорошо знакомы. Еще бы: Люси Пейдж была родом из Бостона — несмотря на свое типично южное двойное имя — и являлась президентом одной из двух самых престижных женских студенческих ассоциаций: «Пси-Фи» (по престижности с этим клубом могла сравниться только крутейшая «Доилка»). Девчонок из «Пси-Фи» неофициально называли «путницами» — по названию известного старого научно-фантастического телесериала «Звездный путь», где действие происходило на планете с похожим названием (а уж какую приставку прибавить к слову «путницы», предоставлялось на усмотрение говорящего). Внешность Люси Пейдж также не могла не привлекать к ее персоне повышенного внимания. Крупная, высокая девушка с широкоскулым лицом, широкой волевой челюстью и при этом игривым острым подбородком, она была вооружена главным убойным оружием любой женщины: роскошной гривой светлых волос. Она зачесывала их назад, отчего становилась похожа на льва из «Волшебника страны Оз». Шарлотта несколько секунд стояла, уставившись в другую сторону, а потом опять бросила взгляд туда, где сидела Люси Пейдж Такер. Да, та по-прежнему смотрела в ее сторону, хотя теперь перегнулась через стол и о чем-то болтала с подружками. Шарлотта почувствовала, как у нее часто-часто заколотилось сердце. Она снова отвела взгляд, а потом, продвинувшись вперед в очереди на пару ярдов, опять украдкой поглядела туда. Слава Богу! Она с облегчением увидела, что Люси Пейдж отвернулась и смотрит в другую сторону. В этот момент брюнетка, сидевшая за столиком прямо напротив нее, спиной к Шарлотте, привстала и помахала кому-то рукой. Шарлотта увидела ее в профиль. В ту же секунду у нее перехватило дыхание, как от хорошего удара в солнечное сплетение. Глория! Это лицо и эти волосы Шарлотта узнала бы и на большем расстоянии. «Господи, ну какая же я дура! — подумала она. — Взять и явиться сюда, к „Мистеру Рейону“! Это же самое оживленное место во всем кампусе, можно сказать, перекресток всех дорог!»
И, выскочив из очереди за кофе, она заспешила в женский туалет, где заперлась в ближайшей кабинке. Убедившись, что защелка закрыта, Шарлотта присела на крышку унитаза, тяжело дыша и чуть не плача от сознания того, что ей приходится прятаться по туалетам, вдыхая аммиачные пары и прочие ароматы, — и все только для того, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из знакомых. «Господи — Глория!»
Всю остальную часть дня Шарлотта так и провела, опасливо перебираясь из аудитории в аудиторию. Она ужасно хотела знать, чтб Глория рассказала Люси Пейдж: ведь если Люси Пейдж разболтает Эрике, то Эрика уж непременно все передаст Беверли. Стоило оказаться в ее поле зрения кому-нибудь хоть из случайных знакомых, как у Шарлотты замирало сердце: «А что, если они знают… а если знают, то что именно?..» — И масштабы этого «что именно» все разрастались и разрастались, достигая невероятных размеров, как она ни старалась от них отвлечься. Шарлотта тщетно пыталась убедить себя в том, что она не первая девушка в Дьюпонте, которой воспользовались, а потом бросили. Другое дело, что ни одну девушку в истории Дьюпонта или еще какого-нибудь колледжа не использовали, а потом не отвергли так унизительно, как ее. Ну почему, почему все сложилось именно так? Почему ее сначала затащил в постель, а потом выставил на посмешище не кто-нибудь, а член самого крутого дьюпонтского братства, и не просто «один из братьев», а местная знаменитость, герой «Ночи трахающихся черепов», рыцарь с львиным сердцем, готовый вступить в поединок с кем угодно, даже с таким буйволом, как Мак Болка. И вот эта звезда Дьюпонта, само олицетворение понятия Крутизны, красавец из красавцев… «О, Хойт! Как же ты мог!»
Шарлотта шла по дорожке, пересекая Главный двор, понурив голову, охваченная стыдом, стараясь не смотреть на окружающих. Остановившись на перекрестке дорожек, она заставила себя поднять голову и оглядеться. Вот он, тот самый вид с открытки: огромная, идеально подстриженная лужайка, величественная готическая башня — пейзаж, известный всей стране, наверное, даже всему миру, — символ американского высшего образования высочайшего класса. Вот только… эту идиллию разрушали сновавшие туда-сюда по университетскому двору студенты. Почему-то сегодня Шарлотта обратила внимание не на всех вообще, а на студенток. Вот они — бесконечные хвостики, челочки или гривы распущенных волос, вот они — голые животы между короткими курточками и низко сидящими на бедрах джинсами. Ох уж эти джинсы, обтягивающие тело, как вторая кожа, идеально выношенные — по всей видимости, еще до того, как их надели в первый раз, — не столько прикрывающие наготу, сколько подчеркивающие все формы тела, призывающие обратить внимание на каждую ямочку и выпуклость… Интересно, поступали ли эти девчонки так же, как она? Попадались ли на ту же удочку? Удавалось ли Хойту затащить их в постель? Впрочем, наверняка они потеряли девственность в интимной обстановке, в каком-нибудь укромном, скрытом от посторонних взглядов месте, а не под аккомпанемент и комментарии целой толпы практически незнакомых людей. Ну почему именно он? Почему этот похотливый, сексуально озабоченный самец, явно страдающий синдромом Казановы, оказался для нее тем самым мужчиной? В чем она сама виновата? Может, она прогневала Бога? Того, маминого Бога? Может, дело в том, что она, понимая всю опасность происходящего, продолжала играть с огнем? Шарлотта была в отчаянии. Казалось, что душа и жизнь вот-вот покинут ее тело. Девушка на глазах превращалась в соляной столб, и солнце, вода, ветер могли легко разрушить ее телесную оболочку.
