— С Рождеством! — прозвучало радостное контральто мисс Пеннингтон, когда она пожала руку папе, а затем накрыла его ладонь другой своей ладонью, соорудив таким образом теплый сэндвич.
Папа сиял от удовольствия. По его лицу было видно, как он любит всех присутствующих и, конечно же, так много сделавшую для его дочери учительницу. Мисс Пеннингтон тем временем обнялась с мистером Томсом и переключилась на Бадди и Сэма.
Мальчишки улыбались и пританцовывали на месте с той самой минуты, как мисс Пеннингтон и Лори переступили порог.
— А это вам для всей семьи! — сказала Лори, поднимая руку и держа за ручку большую — на полгаллона не меньше — пластиковую бутыль яблочного сидра ясное дело, безалкогольного. Горлышко бутылки было обмотано красно-зеленой рождественской ленточкой. — Это от нас с мисс Пеннингтон. С Рождеством!
Мама взяла бутыль обеими руками.
— Ну, ничего себе, как же вы так угадали! — воскликнула она — Этой бутылке в нашем доме самое место. Если б вы знали, как Бадди и Сэм любят яблочный сидр. Дай им волю — они только им и будут питаться!
Мама выразительно посмотрела на мальчишек. Бадди застеснялся, и его улыбка превратилась в комичную гримасу, которую, естественно, скопировал Сэм; все присутствующие покатились со смеху.
— Ну, мальчики, а сказать-то что надо? — Мама не упустила случая повоспитывать сынишек. — «Спасибо, мисс Пеннингтон, спасибо, Лори! И вас с Рождеством!»
Шарлотта неподвижно стояла рядом с миссис Томс. Она прекрасно понимала, что это и есть одна из тех радостных, чудесных рождественских сценок, ради которых и стоит жить… Вся семья собралась вокруг пузатой печки… в снежный вечер друзья приехали с подарками… радость и человеческое тепло пропитывают воздух настолько густо, что кажется, его можно резать, как фруктовый пирог… Лори выглядит совершенно великолепно, просто девушка с картинки: воплощение цветущей молодости и любви ко всем вокруг… и тут же Шарлотта Симмонс, впервые приехавшая домой после своего триумфа — она у нас в Дьюпонт поступила! — и панически пытающаяся угадать, кому и что из присутствующих в этой комнате о ней известно. Ей сейчас так хотелось броситься к любимой учительнице, крепко обнять ту и сказать слова благодарности за все, что та для нее сделала Кто, как не она, вырвала Шарлотту из серости провинциальной глухомани и помогла пробиться в большой мир, где, как она выражалась, «все и происходит». А еще Шарлотте хотелось радостно завизжать: «Лори!» — и в порыве ничем не сдерживаемого веселья при виде лучшей школьной подруги — той самой подруги, которая помогла ей достойно продержаться в многолетнем противостоянии Чаннингу, Реджине и всей их «крутой тусовке», — захлопать в ладоши, может быть, даже подпрыгнуть, а затем обнять ее точно так же, как и мисс Пеннингтон, крепко-крепко, ощущая, что эту дружбу, эти почти сестринские отношения никто и ничто уже не сможет разрушить, как бы по-разному ни сложились их судьбы, как бы далеко ни разбросала их жизнь, каким бы разным ни был достаток в их будущих семьях, статус их будущих мужей или что угодно еще. Но Шарлотта едва смогла заставить себя просто вежливо, чуть ли не официально улыбнуться, и вопрос о том, бросаться ли к кому-то с объятиями, отпал сам собой.
Почувствовав сбой в ходе такого естественного и искреннего спектакля, мама, выступавшая в нем режиссером, встрепенулась и огляделась.
— А где Шарлотта? — воскликнула она, всплеснув руками. — Шарлотта, ну что же ты стоишь? Смотри, какие у нас гости! Ты что, от радости онемела? Иди скорее, поздоровайся!
По выражению маминого лица было ясно, что она все еще не поняла, насколько выпадает ее дочь из общего настроения. Она ждала, что та шагнет — нет, не шагнет, а бросится навстречу гостям и исполнит приветственный ритуал на той самой высокой ноте, которая и требовалась в такой трогательный момент. Похоже, ждали этого и все остальные. Шарлотта растянула губы в печальной — прямо-таки замогильной — улыбке… причем она все прекрасно понимала… но ничего не могла с собой поделать… и медленно отошла от миссис Томс. Ей хотелось двигаться быстрее… и не просто быстрее, a con brio — с огоньком, как выражаются музыканты… но ноги отказывались ей подчиняться. Улыбка, пусть даже дежурная, — и та не хотела держаться на лице.
На то, чтобы дойти до мисс Пеннингтон, Шарлотте потребовалось несколько секунд. За это время учительница не могла не понять или, по крайней мере, не почувствовать что-то по ее лицу, потому что губы мисс Пеннингтон были по-прежнему растянуты в радостной рождественской улыбке, но в глазах появилось замешательство. Шарлотта обняла ее и сказала:
— О, мисс Пеннингтон, с Рождеством вас.
Слова были правильные, вот только интонация подкачала, искаженная все тем же страхом и чувством вины.
Почувствовав, что с бывшей ученицей что-то неладно, мисс Пеннингтон тоже заволновалась, и в итоге их встреча получилась совсем не такой сердечной и эмоциональной, как она ожидала Вместо того, чтобы покрепче прижать к себе Шарлотту и внимательно заглянуть ей в глаза, мисс Пеннингтон лишь коротко обняла ее и почти официальным тоном сказала:
— Ну, Шарлотта, и тебя с Рождеством. Когда ты приехала?
Девушка сказала, когда приехала и с каким трудом они перебрались через горы во время снежного бурана, гадая при этом: «Что же она прочитала у меня на лице?» Потом повернулась к Лори и раскрыла объятия, собрав всю силу воли и стараясь, чтобы на этот раз все получилось лучше.
— Лори!
— Ну, привет, девочка из Дьюпонта! — весело ответила та Девушки обнялись и даже прижались друг к другу щеками, но все равно это выглядело, как во время протокольного мероприятия. Что-то было здесь не то — в ее выражении лица., в ее манере…
— Счастливого Рождества, мистер Томс! Миссис Томс! — Лори повернулась к Томсам.
Праздничное настроение уже опять вернулось к ней. Ее щеки разрумянились, улыбка была просто солнечная. Молодость! Радость! Надежда! Фонтан энергии и здоровья! Красота! Лори, может быть, и нельзя было назвать красивой в привычном смысле этого слова, но внутренний свет, исходивший от девушки, скрадывал любые недостатки ее внешности. Что с того, что у нее нос чуточку картошкой? Уверенная в себе, веселая, жизнерадостная, сердечная, устремленная в будущее, Лори представляла собой просто образцовый портрет студентки-первокурсницы, вернувшейся домой на каникулы на радость родителям. Шарлотта ей не завидовала — даже зависть потеряла для нее всякий смысл. Зависть — это та роскошь, которую могут позволить себе люди, в чьей душе еще теплится надежда на будущее. Нет, Шарлотта не завидовала подруге: ей только становилось еще больше жаль себя. Она увидела просто идеальный по наглядности пример всех тех качеств, которых она, Шарлотта Симмонс, лишилась по собственной глупости и бесхарактерности. Увы, сейчас у нее не было сил даже просто подыграть Лори, чтобы хоть как-то скрасить разительный контраст между ними. Все происходящее в гостиной — любое сказанное кем-то слово, любой взгляд — все наваливалось на нее страшной тяжестью, не давая вздохнуть. О том, чтобы попытаться отвлечься и хотя бы сыграть хорошее настроение, не могло быть и речи. Весь мир, казалось, вращался вокруг ее проблем, вокруг страхов и терзаний в ее душе. Больше Шарлотта ничего не воспринимала.
