В поисках поддержки он посмотрел на Вэнса и Джулиана. Глаза его сверкали, как и подобает глазам творца, на которого снизошло вдохновение.
— Точно, охренеть. Я в том смысле, что идея охрененная, — сказал Джулиан. — А ты в курсе, что зима на дворе? По ночам до пятнадцати градусов мороза доходит.
— Ну так ведь в этом-то и весь прикол! — радостно пояснил Хойт. — В этом и прикол! От вас не убудет, яйца не отморозите — зато уж они поймут, что мы о них думаем и на что намекаем!
Вэнс и Джулиан многозначительно переглянулись.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
«Эгей, натурал, ты в натуре тоже гей!»
Теперь Эдам воспринимал свою квартиру, свою нору с перекошенной крышей, как самый настоящий санаторий для одной-единственной пациентки — его любимой девушки… девушки его мечты и его жизни. Как же ему хотелось объясниться в любви! Он на полном серьезе сокрушался по поводу того, что не может взять Шарлотту за руку, воздеть другую руку к небесам и обратиться к Всевышнему: «Смотри! Узри эту несказанную красоту! Вот она, та девушка, которую я люблю! Я… она… в общем, я готов отдать за нее жизнь!» Вот только если не перед Ним, то перед кем можно было признаться в этой любви? Уж своих друзей-мутантов он знал как никто другой. Взять да и заявить — просто так, ни с того ни с сего — этой кучке интеллектуалов: «Ребята, я влюблен!»… нет, от одной этой мысли Эдаму становилось не по себе. Сколько будет по этому поводу шуточек, дурацкого смеха и многозначительных косых взглядов — нет, такой обструкции Эдаму не вынести.
Кроме того, в эти дни у него был еще один повод для беспокойства и еще одна тема, над которой следовало серьезно подумать. Подозрения по поводу того, что злосчастный реферат за Джоджо написал кто-то другой, так и остались подозрениями. Пока что ничего не случилось. С другой стороны, дело не было закрыто. До поры до времени все было тихо. Он догадывался, что в борьбу вступили какие-то весьма серьезные фигуры. Надо же было так проколоться! Он ведь соврал инспектору из отдела внутренних расследований… а это уже действительно более чем серьезный проступок. Да, он послушался совета Бастера, вовсе не настроенного к нему дружески, и теперь влип по самые уши — почище, чем этот придурок Джоджо. За такие дела могут и из университета отчислить! Нет, только не это. Эдама бросало в холодный пот при одной мысли о подобном исходе. Это же просто невозможно. Это все равно… все равно что умереть. И все же приходилось считаться с тем, что такая перспектива реально существовала! Он собственными руками выкопал себе могилу! Как так могло получиться? Нет, только не это!
Эдам проводил с Шарлоттой каждую свободную минуту. Они даже спали вместе — то есть, если говорить точно, он спал рядом с нею на своей импровизированной кровати. Его самолюбие тешило сознание того, что Шарлотта не может без него обойтись. Ей действительно не удавалось уснуть, пока он не обнимал ее и не прижимал к себе. Порой, чтобы убаюкать Шарлотту, ему приходилось лежать рядом с ней часа по два и даже больше. В том же, что касается развития более близких отношений, Эдаму приходилось утешать себя тем, что «спать рядом» отличается от «спать вместе» всего лишь наречием. Это выражение — «отличаться всего лишь наречием» — он придумал сам. «Хороша шутка, ничего не скажешь», — думал он, однако не улыбаясь при этом и не испытывая никакого веселья от своего остроумия.
В любом случае, проводить с Шарлоттой все свое время он не мог. Наступила последняя неделя сессии, а чтобы претендовать на роудсовскую стипендию, нужно было сдать все экзамены только на «отлично». Кроме того, Эдам поклялся себе все-таки вывести на чистую воду всех участников истории «Ночи трахающихся черепов»… В конце концов, зря он, что ли, потратил на этот университетский листок «Дейли вэйв» столько времени и сил. Парень лелеял в душе надежду, что ему удастся опубликовать эту статью именно таким образом и в такое время, когда она станет хорошим напоминанием Хойту Торпу: мы еще с тобой поквитаемся, и наша месть будет страшна. Под «нами» он понимал Шарлотту Симмонс и Эдама Геллина. Помимо всех этих благородных дел у него была еще одна забота, дело земное и даже совершенно приземленное, но, увы, абсолютно неизбежное: нужно было зарабатывать хоть какие-то деньги. Раньше Эдам получал деньги также за кураторство над спортсменами, но не очень удивился, когда спортивная кафедра вдруг перестала нуждаться в его услугах. Да, какой контраст: он, Эдам Геллин, «Мутант Миллениума» и влюбленный принц из волшебной сказки, вынужден был ежевечерне трястись в своем дрянном разбитом автомобильчике, зарабатывая на жизнь чаевыми, полученными за доставку «Бицосуши» и «Пауэр Пиццы», будь она неладна.
Шарлотта же, в отличие от Эдама, проводила большую часть дня, лежа в постели и безразлично глядя в потолок. Если она и вставала с кровати, то неизменно набрасывала синтетическую рубашку Эдама с эмблемой школы Гудзон-Бэй. Очень быстро Эдам просек, что дай ей волю — так она и вовсе не будет выходить из квартиры. Поняв, что дело плохо, он взял на себя обязанность следить за тем, чтобы гостья все-таки брала себя в руки, вставала, худо-бедно одевалась — все в ту же одежду, в которой впервые появилась у него дома, — и пусть через силу, но все же шла на очередной экзамен. Шарлотта всячески протестовала и сопротивлялась, доказывая, что никаких экзаменов ей все равно не сдать, потому что она вконец разучилась учиться. Эдам, в свою очередь, уверял ее в том, что она не просто умная девушка, а самый настоящий гений, после чего пускался в пространные рассуждения насчет того, что она так много и плодотворно занималась в течение большей части семестра, что почти все, входившее в программу, уже выучила и теперь просто в силу инерции способна если не блестяще, то, по крайней мере, сносно сдать все экзамены. «Что было, то было, — втолковывал он Шарлотте, — нужно уметь собираться и заставлять себя забывать о былых неприятностях, главное — это то, что ждет тебя впереди, а будущее у тебя самое светлое. Ты сама себе его выстроишь. В конце концов, кто еще сравнится с тобой по остроте восприятия мира, по стремлению познать его…» — и так далее в том же духе. Порой Эдам и сам начинал путаться — слишком уж тяжело было разнообразить все эти навязшие в зубах клише и штампы, чтобы хотя бы слишком явно не повторяться в своих разглагольствованиях. Нельзя было не отметить, что его настойчиво повторяемые комплименты и усиленно внедряемый в сознание Шарлотты оптимизм мало-помалу начинали давать эффект.
Самого Эдама все это время просто разрывало на части изнутри. С одной стороны, в нем боролись объединенные силы разума (надо же все-таки зарабатывать деньги и сдавать экзамены) и благородных эмоций: сострадания и желания творить добро. Однако, с другой стороны, им противостояло поддерживаемое вполне плотскими страстями навязчивое желание совершить убийство: да-да, убить девственника в самом себе. Причем больше всего на свете Эдаму хотелось, чтобы этот давно надоевший ему девственник пал от рук, губ, груди, бедер и прочих частей тела столь горячо любимой им девушки. Противодействовавшие друг другу в душе Эдама силы порой шли на неожиданные шаги и применяли всякого рода военные хитрости. Так, например, в какой-то момент желание делать добро начинало твердить ему, что пора взять Шарлотту за руку и отвести ее в университетскую поликлинику, где ее депрессией займутся специалисты-профессионалы. То, что у девушки депрессия, а не просто плохое настроение, он понял еще в первый день, когда они встретились после каникул. И Эдам уже начал собираться с силами и обдумывать, как сказать Шарлотте, что ее пора вести к психиатру, но ответный удар нанес сидевший в нем убийца девственников. «Ты что, смерти ее хочешь? — напустился на него этот маньяк. — Что, надоела тебе девчонка, решил сбагрить ее пусть и в цивилизованный, обустроенный по всем правилам двадцать первого века, но все же дурдом? Чего ты этим добьешься? Чтобы у нее нашли „клиническую“ депрессию, отчислили из университета и отправили домой?» Нет, допустить такого Эдам, конечно, не мог. И потом, он прекрасно понимал, что сейчас Шарлотте нужны просто любовь, забота, ласка, внимание, ободряющее слово, может быть, даже преувеличенные восторги по поводу ее персоны, нарисованные картинки светлого будущего… и, конечно же, порядок. Нужно создать для нее позитивный настрой во всем. Что сказано — то должно быть сделано. Да, Шарлотта должна сдать экзамены. Да, она должна приводить себя в порядок, независимо от того, собирается она выходить из квартиры или нет. А начинать нужно с самого себя: создать в этой крысиной норе, именуемой гордым словом «квартира», хотя бы видимость порядка.
