После завтрака Эдам настоял на том, чтобы проводить Шарлотту до корпуса Филлипса, до самой двери аудитории-амфитеатра, где мистер Старлинг читал свои лекции, — и остался стоять в дверях, улыбаясь девушке и провожая ее взглядом, пока она поднималась по ступенькам на верхний ряд, где обычно сидела. Когда Шарлотта села и взглянула вниз — он все еще стоял там, улыбаясь. Потом Эдам слегка махнул ей рукой и (этого еще не хватало!) в довершение всего спектакля беззвучно, одними губами, но при этом совершенно отчетливо, усиленно артикулируя, выговорил: «:::::Я::::ЛЮБ-ЛЮ:::::ТЕ-БЯ:::::МИ-ЛА-Я:::::» Шарлотту аж передернуло от этой пошлости и в то же время прошибло холодным потом: а вдруг кто-нибудь это видел? Тем не менее она чувствовала себя обязанной хотя бы кивнуть ему и слегка улыбнуться — довольно бледно. А Эдам все продолжал там стоять. Шарлотта опустила глаза и уткнулась взглядом в откидной столик перед собой, старательно делая вид, что с большим вниманием читает что-то важное, хотя на самом деле перед нею не было даже конспекта. Ну почему же он не уйдет, как любой нормальный человек? Хорошо еще, что среди студентов, слушавших лекции мистера Старлинга, практически нет первокурсников, и Шарлотта никого не знала, кроме Джилл, своей соседки; впрочем, и с ней Шарлотта была едва знакома. Но все же она была очень рада, что Джилл еще не пришла и, слава Богу, не видит, какую дурацкую комедию ломает здесь Эдам. Впрочем, гораздо страшнее было присутствие нескольких кашемировых свитерков, неизвестно как затесавшихся в аудиторию на такой сложный курс, и Шарлотта уже буквально слышала, как они перешептываются друг с другом и ехидно обсуждают ее: «Смотри-ка, а наша деревенская дурочка все-таки нашла себе ухажера. Да уж — два сапога пара. И где же она только этого красавца подцепила? Чмо ботаническое, просто ничтожество… Да, покатилась девочка по наклонной плоскости. И как только с таким спать можно?» Что ж, может быть, эти слова на самом деле и не были произнесены вслух, но она действительно слышала смешки и шепотки, шепотки и смешки… Шарлотта осторожно, не поднимая головы, оторвала взгляд от столика и перевела его на входную дверь… Слава Богу! Эдам наконец-то ушел. И все же — ну почему «слава Богу»?
— Доброе утро, леди и джентльмены.
Мистер Старлинг был уже на кафедре. Сегодня он надел твидовый пиджак, который мог бы показаться слишком ярким и чуть ли не безвкусным, если бы не светильники над аудиторией, выгодно подчеркивавшие богатую палитру использованных при изготовлении этой ткани красок: оранжевая, желтая, шоколадная, темно-коричневая и легкие прожилки светло-голубой. Все эти цвета, по крайней мере с точки зрения Шарлотты Симмонс, абсолютно гармонично уживались друг с другом и вместе создавали радостное и оживленное настроение… Она снова почувствовала себя виноватой перед всеми и в первую очередь перед этим замечательным человеком и великим ученым… и вместе с тем испытала чувство сожаления… Она могла бы быть гораздо ближе к нему… стать одной из его верных учениц, помощницей в его новаторских исследованиях, касающихся понимания человеком самого себя… Он-то как раз и создает новую матрицу, как, несомненно, выразился бы Эдам, вот только мистер Старлинг свою матрицу уже создал — в реальности, а не в мечтах… И если бы не те вольности, которые позволила себе Шарлотта в первом семестре, она бы сейчас сама находилась на переднем крае науки, у самых передовых границ человеческого знания о функционировании разума Мистер Старлинг давал ей шанс, но она им не воспользовалась.
Сердце Шарлотты оборвалось. Она вдруг вспомнила что со дня на день будут оглашены итоговые оценки за первый семестр, и вскоре после этого мама и мисс Пеннингтон… все узнают… и у нее, у этой чудо-девочки, у этого редкого бутончика, выросшего в суровых горах, не будет никакой возможности что-то объяснить им или пообещать, что в будущем все наладится. В общем, Шарлотта не сможет ни в малейшей степени смягчить удар, который будет им нанесен.
Мистер Старлинг, как всегда вел занятия в свойственной ему сократовской манере. Он перипатетически прогуливался перед первым рядом амфитеатра и, время от времени обращаясь к студентам с вопросами, рассказывал им о происхождении термина «социобиология», предложенного и впервые сформулированного ученым-зоологом из Алабамы Эдвардом О. Уилсоном. Специальностью самого Уилсона были муравьи — его интересовали муравьи и их особые, совершенно невероятные способности создавать многонаселенные колонии с четко упорядоченной социальной структурой, главным классифицирующим признаком которой являлось разделение трудовых обязанностей. В свое время, защитив диссертацию и будучи еще молодым ассистентом кафедры в Гарварде, он поехал со своим первым аспирантом на остров в Карибском море, именующийся Обезьяньим. Как научный руководитель, Уилсон решил помочь аспиранту подготовиться к полномасштабному исследованию поведения макак-резус в естественной для них среде обитания. В ходе наблюдений и обсуждения полученного материала они пришли к очень занятному выводу: оказывается, между столь различными по размеру, физической силе и устройству нервной системы и мозга животными, как муравьи и обезьяны, существует не только пропасть различий, но и определенное сходство.
— Когда эта мысль окончательно сформировалась в мозгу Уилсона, он, по всей видимости, испытал те счастливые минуты, ради которых и живет настоящий исследователь, — сказал мистер Старлинг. — Это явление, которое называют феноменом «Эврики». Такое происходит, когда на ученого снисходит вдохновение, и он в течение короткого времени формулирует постулаты, способные в корне перевернуть всю ту область науки, которой он занимается. Если существует некое сходство — набор аналогий — между социальным устройством муравейника и стаи обезьян, то почему нельзя в той или иной мере вписать в эту общую картину и поведение животного, именуемого «хомо сапиенс»? Оказалось, что этим аналогиям нет конца и края. — Мистер Старлинг сделал паузу и обвел амфитеатр лукавым взглядом. — Но как Природа не терпит пустоты, так и Наука стремится избежать аналогий в качестве довода. В научной среде аналогии считаются чем-то поверхностным, легковесным, имеющим отношение скорее к «литературе», к околонаучным представлениям. Уилсон, как настоящий ученый, несомненно, тоже воспринимал аналогии как импрессионистские мазки. Так вот… если мы согласимся с тем, что истинная Наука избегает аналогий, то скажите, как Уилсон смог убедительно обосновать свою точку зрения о как минимум схожести, а вероятно, и тождественности многих явлений и процессов в социальной жизни всех живых организмов, поскольку все животные входят в единую биологическую систему? — Мистер Старлинг окинул взглядом полторы сотни студентов, сидевших перед ним. — Кто будет столь любезен дать нам ответ на этот вопрос?
Шарлотта, как и многие другие слушатели, повертела головой в разные стороны, выжидая, не найдется ли какой-нибудь смельчак, который поднимет руку. У нее самой не было никаких мыслей на этот счет. Она не только не проштудировала, но даже не просмотрела рекомендованное мистером Стерлингом исследование Уилсона: «Социобиология: новый синтез» — да-да, именно так: «Новый синтез» без всяких оговорок. Не «К вопросу о новом синтезе», не «Заметки о новом синтезе», не «Подход к новому синтезу». Это было серьезное фундаментальное исследование, итог долгих лет научных изысканий. Когда было Шарлотте читать научную литературу, если вспомнить, что ей пришлось пережить за последние два месяца? Многие студенты точно так же, как и она, вертелись, ерзали и озирались, выжидая, кто рискнет выставить себя на посмешище, если даст — что было вполне вероятно — неправильный ответ. Стулья под «наблюдателями» дружно поскрипывали.
