Пожаловаться директору? Боже ты мой, да ни за что! Пасть ниже того, кто стучит учителям, может только ничтожество, позволяющее мамочке с папочкой стать стукачами, хлопочущими за любимого сыночка.
«Ну что ж, — сказал старик, — тогда выбирай». Он коротко объяснил Хойту стоявшую перед ним дилемму: можно врезать по носу одному из издевавшихся над ним старшеклассников, а лучше — обоим; при этом папа продемонстрировал, как нужно наносить удар, чтобы он оказался неожиданным — не кулаком, а тыльной стороной предплечья (Хойт без лишних объяснений понял, что это один из секретных приемов, которому учат коммандос в отряде «Дельта»); или же отец завтра с утра отправится прямо к директору. Однако Хойт с трудом представлял, как он сможет дать по носу старшекласснику. Они же оба намного выше и сильнее! Они его просто убьют! Брось, не преувеличивай, сказал отец. Достаточно одного удачного тычка в нос, особенно если из этого носа кровь пойдет, — и оба парня больше никогда к тебе не полезут; и никто другой во всей школе не полезет — это у всех отобьет желание над тобой поиздеваться. Впоследствии в девяносто девяти случаях из ста в неизбежно возникающих между мальчишками конфликтах тебе будет достаточно лишь грозно взглянуть и добавить пару ласковых. А уж «парой ласковых» отец мог поделиться.
Да, звучало все заманчиво, но как на такое решиться? Хойту это казалось невозможным.
«Ну что ж, тогда я тебе не завидую, — сказал отец, пожав плечами. — Рано или поздно, когда ты явишься домой с очередными синяками и шишками, я хорошенько поддам — он так и сказал: „поддам“, — отправлюсь в школу и там по-настоящему со всеми разберусь. А как к тебе будут потом относиться в школе — уж не мое дело».
Это сработало. Не желая доводить дело до такого позора, Хойт собрал в кулак всю силу воли и на следующее же утро воспользовался отцовским советом. Как только один из «шутников» подвалил к нему, Хойт, поборов страх и нервозность, без лишних предисловий коротко размахнулся и изо всех сил врезал обидчику по носу — тыльной стороной предплечья, как учил его старик. Кровь из разбитого носа потекла прямо ручьем. Все получилось именно так, как отец и говорил. С того самого дня всем стало известно, что с этим шестиклассником лучше не связываться. И все годы, пока Хойт учился в той школе, ему достаточно было в любой сложной ситуации бросить суровый немигающий взгляд и добавить пару ласковых.
Впрочем, так хорошо все шло в маленькой и респектабельной Гринвич-Каунтри. Потом Хойту пришлось перейти в обычную общественную школу Гринвич-Хай. С точки зрения качества обучения Гринвич-Хай имела неплохую репутацию — для общественной школы, но проблема заключалась в другом… На третий день пребывания Хойта в новой школе его отловили на перемене в коридоре четверо парней испанистого вида. Почетное право вести переговоры с новичком компания делегировала здоровенному бугаю с недельной щетиной на морде, одетому в футболку, под тонкими рукавами которой можно было отчетливо видеть не только его бицепсы, но и проходившие под кожей вены, что типично для качка. Первым делом Хойта спросили, как его зовут.
«Хойт, говоришь? Это чо, имя такое? Или кликуха? Не, на имя не похоже — с таким звуком только рыгать или пердеть можно».
Хойту вся эта история сразу не понравилась. Ему ужасно не хотелось участвовать в дурацкой перебранке и вообще во всех этих тупых ритуалах, предшествующих драке. Решив не оттягивать неизбежное, он, до последней секунды не меняя выражения лица, почти без замаха вмазал разговорчивому парню предплечьем по носу. Там что-то хрустнуло, и кровь полила просто Ниагарским водопадом. Разговорчивый, явно вожак в этой компании, не то упал, не то сел на пол, хныча и подвывая. Обеими руками он схватился за пораженный внезапным кровотечением нос и вдруг стал похож на обиженного ребенка. Кровь сочилась между пальцами и стекала по рукам на пол. Трое приятелей пострадавшего накинулись на Хойта и, скорее всего, отделали бы его под орех, если бы проходившие мимо учителя не обратили внимания на шум драки и не разняли их. Четверо крутых парней пообещали страшно отомстить белому ублюдку за нанесенную травму и оскорбление, но факт остается фактом: дальнейшие четыре года Хойт проучился в Гринвич-Хай совершенно спокойно — за ним раз и навсегда закрепилась слава белого ублюдка, к которому лучше не цепляться.
После этого случая он сам был записан в крутые, причем не только одними мальчишками. Едва лишь Хойт стал взрослеть и его лицо начало приобретать вместо мальчишеских мужские черты, вся женская часть школьного населения тоже занесла его в число крутых, правда, в несколько ином смысле этого слова. Первый раз он, если пользоваться бытовавшим тогда выражением, «забил гол» в четырнадцать лет. Случилось это на старом диванчике, стоявшем в гараже одной его знакомой девчонки. При этом ее родители находились прямо над ними, в собственной спальне. Та девчонка училась не в Гринвич-Хай, Хойт был знаком с ней еще по Гринвич-Каунтри. Не по расчету, а скорее бессознательно он продолжал поддерживать дружеские, а с некоторых пор и сугубо личные контакты с бывшими одноклассниками и одноклассницами из той школы. Хойт даже одевался в том же стиле, как ребята в Гринвич-Каунтри — в первую очередь чище и опрятнее, чем большинство его новых соучеников. Отрастив довольно длинные волосы, он, однако же, довольно аккуратно причесывал их, а не поражал окружающих дикими космами. Некоторое подобие «светского лоска» делало его еще более «клевым» в глазах девчонок из Гринвич-Хай — это определение было среди подростков сравнимо с «крутым». Надо сказать, что сам Хойт не пренебрегал и обществом девчонок из своей новой школы. В общем-то в первую очередь именно они помогли ему в кратчайшие сроки справиться со всеми сопутствующими подростковому сексу проблемами, такими как преждевременное семяизвержение и вопросы по теме «как это правильно делать».
Благодаря довольно высокому качеству обучения и дисциплине в Гринвич-Каунтри Хойт, перейдя в другую школу, оказался почти на год впереди своих новых одноклассников. Он старательно поддерживал это преимущество — понятно, не из бескорыстной тяги к знаниям, а для того, чтобы выгодно выделяться на общем фоне. Хорошие оценки позволяли ему ощущать себя человеком, принадлежащим к более высокому социальному слою, чем тот, к которому относились нынешние одноклассники. В тот год, когда ему пришлось перейти в Гринвич-Хай, приятели Хойта по старой школе начали то и дело упоминать в разговорах, что для поступления в хороший колледж одних высоких оценок недостаточно. Облегчить эту задачу можно было, выделившись чем-нибудь из числа таких же отличников. Самыми выгодными козырями считались спортивные достижения, но можно было предъявить также какой-либо музыкальный талант, вроде умения играть на гобое, или же, например, прилежную работу в летнее время в биотехнологической лаборатории, — в общем, что-нибудь, чтобы выделиться и привлечь к себе внимание. Хойт всерьез задумался над этим. Ничем таким особенным похвастаться он не мог. Как-то вечером, сидя перед телевизором, парень увидел в новостях короткий сюжет об одной нью-йоркской благотворительной организации, называвшейся «Городская жатва». Суть ее работы состояла в том, что по всему городу разъезжали грузовички-рефрижераторы, которые по ночам собирали в ресторанах оставшиеся невостребованными продукты и даже готовые блюда, а потом свозили их в бесплатные столовые для бездомных. Хойта вдруг осенило: вот оно! Он поговорил с одним своим одноклассником — нелюдимым, довольно занудным парнем, который зато мог свободно пользоваться родительским мини-вэном «крайслер-пасифика». Хойт предложил ему создать совместную благотворительную организацию под громким наименованием «Протеиновый патруль Гринвича». Вскоре логотип с этим названием, исполненный, кстати, довольно профессионально, украсил передние дверцы мини-вэна. Чтобы новое начинание не осталось незамеченным в прямом смысле этого слова, Хойт воспользовался благосклонностью новой учительницы рисования — симпатичной двадцатитрехлетней блондинки, явно испытывавшей к нему тщательно скрываемый от окружающих и даже от себя самой вовсе не педагогический интерес. Она снабдила альтруистов всей необходимой атрибутикой, включая даже белые хлопчатобумажные свитера с темно-зелеными эмблемами и надписями «Протеиновый патруль Гринвича». Строго говоря, этот самый патруль правильнее было бы назвать углеводным, потому что в основном ребята забирали непроданные остатки хлеба и выпечки в двух пекарнях, а также в кондитерских — ведь у них не было рефрижератора для мяса, зелени или еще какой-нибудь богатой белками пищи. Собранные пончики и булки двое юных благотворителей отвозили во двор пресвитерианской церкви, которая как раз содержала пункт раздачи бесплатной еды для бездомных. Получателей его щедрых даров, тех людей, для которых городился весь этот огород, Хойт видел всего один раз. Встреча произошла по инициативе изголодавшейся по новостям журналистки местной газеты «Гринвич таймс». Клара Кляйн прознала о «Патруле» от его преподобия мистера Бёрруза. Вскоре в газете появилась статья, сопровождаемая фотографией на три колонки. На снимке красовался Хойт в своем белом свитере с эмблемой, приобнимающий маленького старичка — завсегдатая ночлежки и бесплатной столовой. Контраст был разительный. Хойт, настоящий рыцарь в белых доспехах, красовался рядом с низкорослым бомжем, в полинявшем облике которого не осталось никаких красок, кроме серой и коричневой: грязные седые волосы, нездоровый сероватый цвет лица, перекинутый через плечо и почти достигавший земли коричневый — прямо скажем, дерьмового цвета — тридцатигаллонный пластиковый мешок для мусора, который в непогоду использовался в качестве плаща, некогда синие джинсы, приобретшие ныне неопределенный коричнево-серый оттенок, так же как и полуразвалившиеся кроссовки в грязно-бурую полоску.
