Эта статья с фотографией, приложенная к документам, поданным Хойтом в приемную комиссию Дьюпонтского университета, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Вот он — герой нашего времени, симпатичный молодой человек, который не только сочувствует тем, кто оказался на обочине жизни, но готов помогать им реальным делом, обладает организаторскими и предпринимательскими способностями, не лишен творческой жилки и воображения. Хойт сумел придумать и воплотить на практике целый благотворительный проект: обеспечение нуждающихся качественными продуктами питания из лучших ресторанов внешне вполне благополучного в социальном плане города. По правде говоря, Хойт действительно постарался представить в заявлении свою благотворительную деятельность в наилучшем свете, слегка преувеличив масштабы и размах этой работы. Тот факт, что сам он происходил из неполной семьи и его матери приходилось самой зарабатывать на кусок хлеба, вкалывая на нудной и монотонной работе в «Стэнли Тул», в наши дни также был не недостатком, а скорее преимуществом с точки зрения приемной комиссии и администрации университета.
Хойту даже пришлось подчеркнуть, что растет он в условиях «достойной бедности», чтобы получить частичную стипендию на обучение. Без этого благотворительного шага общества уже по отношению к нему самому Хойт вряд ли смог бы позволить себе учиться в Дьюпонте. Но после поступления в университет он никогда ни одной живой душе не открыл, что платит за обучение не полностью из своего кармана. Если кто-то спрашивал его о школе, Хойт, не вдаваясь в подробности, упоминал «одну частную школу» в Гринвиче. Если спрашивавший не только слышал о существовании такого города, но и кое-что знал о нем, то при упоминании «частной школы» у него, естественно, возникала ассоциация с известной своими традициями Гринвич-Каунтри. Если же дело доходило до расспросов о семье, то Хойт на этот случай составил для себя некую легенду, не усложненную чрезмерными деталями, чтобы самому не запутаться и на чем-нибудь не проколоться. Согласно легенде, его родители были в разводе, причем отец занимался банковскими инвестициями в международные проекты, требовавшие его присутствия в разных странах мира (до таких размеров разрослась история с обобранной до нитки маленькой доверчивой эстоночкой — банковской кассиршей). Компанию «Стэнли Тул» и ее бухгалтерию он в разговорах старался вообще не упоминать.
Хойту и в голову не приходило, что от отца, помимо многих других качеств, он унаследовал и навязчивое желание скрыть и приукрасить свое прошлое, пустить собеседнику пыль в глаза В общем, он был настоящим снобом уже во втором поколении. Хойт выглядел так шикарно, вел себя настолько уверенно и так тщательно поддерживал вокруг себя ауру некоторой загадочности, культивировал гнусавый нью-йоркский выговор, что никому и в голову не приходило проверить его биографию на предмет подлинности. Чтобы стать членом самого престижного студенческого братства в Дьюпонте — Сейнт-Рея, — парню не пришлось прикладывать никаких усилий. Какое там! Сейнт-Рей, объединявший в основном выходцев из высших слоев общества, сам обратился к Хойту с предложением о вступлении. Мало того: за «голову» Хойта вели борьбу целых четыре студенческих клуба. Впрочем, даже первокурснику было понятно, что по престижности членство в Сейнт-Рее не могло сравниться ни с чем. Ведь там состояли парни вроде Вэнса, чей отец Стерлинг Фиппс ко времени поступления сына в университет позволил себе в пятьдесят лет выйти на пенсию и полностью отдаться давнишней страсти к гольфу. Но до этого он на редкость удачно раскрутил хедж-фонд под названием «Шорт Айрон» и теперь имел виллы в Кап-Ферра и Кармеле, Калифорния (прямо на пляже), а также дома в Саутгемптоне и Нью-Йорке (где мистер Фиппс состоял в двух гольф-клубах: «Шиннкок» и «Нэшнл Линкс»), и наконец двадцатикомнатную квартиру в доме 820 по Пятой авеню в Нью-Йорке. Именно последний объект недвижимости имел в виду Вэнс, когда говорил: «У меня дома». Родной дядя Вэнса был главным спонсором того самого университетского концертного зала, что именовался Оперным театром Фиппса. Тот факт, что Вэнс, отпрыск знаменитого семейства Фиппсов из Дьюпонта, смотрел на него снизу вверх и восторгался проявленной им аристократической отвагой и решительностью, был для Хойта важнее всего на свете. Глядя на озабоченную физиономию Вэнса, перехватившего его в пустой бильярдной, Хойт упивался своим превосходством. Естественно, немалую роль в таком настроении играл и уровень алкоголя в его крови. С каждой секундой Хойт все больше убеждался в том, что ему на роду написано проскакать по жизни, как благородному рыцарю на лихом коне, рассекая толпы обыкновенных, серых в своей массе студентов, обладающих всего лишь рабским сознанием. Впрочем, мелькнувшая мысль о неизбежном наступлении июня следующего года до некоторой степени привела его в чувство. Рыцарю все-таки придется подыскивать себе работу, и лучше бы в каком-нибудь первоклассном инвестиционном банке… Но к этой цели вел единственный путь… Как же надоели эти чертовы оценки! Охренеть уже можно от них. Хватит думать об этом! Ни в коем случае нельзя показывать свою озабоченность перед Вэнсом…
— …Искать нас будут! — сказал Вэнс позорно срывающимся голосом.
— Вэнс, — произнес Хойт, — но мы ведь не собираемся сидеть и ждать, пока этот хренов губернатор будет нас здесь искать. Давай сами пригласим его сюда.
— Что? — не веря своим ушам, переспросил Вэнс. — Что это за хрень ты городишь?
Хойт пришел в восторг от выражения неподдельного ужаса на лице товарища. По правде говоря, он и сам плохо понимал, какую хрень городит, но сама идея пришлась ему по вкусу. Нужно действительно выкинуть что-нибудь этакое.
Впрочем, очередная выходка — дело будущего, а сейчас Хойту было очень приятно еще сильнее напугать Вэнса и посмотреть, как тот будет трястись от страха, одновременно пытаясь сохранить лицо.
— Понимаешь, старик, если мы его сюда затащим, то он уже от нас никуда не денется. Вот увидишь, этот мудак хренов сам перепугается и будет прыгать перед нами на задних лапках.
Нет, Хойт все-таки перегнул палку. Страх на лице Вэнса сменился подозрительным выражением, несколько секунд он молча глядел на приятеля, а потом сказал:
— Слушай, Хойт, тебе еще никто не говорил, что у тебя башню сносит?
Хойт не смог сдержаться и рассмеялся в голос. Мысли его уже были заняты другим… А что, если все-таки провернуть это дельце… Можно стать действительно легендой на долгие годы… Остается только придумать, как затащить губернатора Калифорнии в общагу, обстряпав этот визит на условиях благородного шевалье Хойта… Один козырь у него был. Один, но зато какой: если выложить эту карту перед хреновым калифорнийским губернатором, тот действительно встанет на колени, лишь бы Хойт проявил милосердие и не предъявил свой козырь широкой общественности…
Вэнс тем временем продолжал:
— Ты, небось, считаешь, что все это охренительно круто. Особенно круто ты себя чувствуешь, когда тебе говорят, что ты совсем охренел. Ты думаешь, это комплимент. — Вэнс явно не верил своим глазам, глядя, как блаженно-мечтательно улыбается Хойт. — Так вот, это не комплимент, и никакой крутизной здесь на хрен не пахнет. Ты вовсе не крутой до охренения, ты просто охренел — вот и все.
