Шарлотта покачала головой, хотя на самом деле прекрасно все помнила.
— Ты еще спросила, почему я решил свалять дурака, когда Левин стал обсуждать с нами «Мадам Бовари».
Не в силах больше сдерживать свой интерес, Шарлотта спросила:
— И почему же ты свалял дурака?
— Вот этот самый вопрос я себе с того дня и задаю. — Его голос понизился почти до шепота. — Мне ведь эта книжка понравилась. И я действительно кое о чем задумался, когда ее прочел. А помнишь, что ты еще сказала?
На этот раз Шарлотта не нашла в себе сил соврать и помотать головой. Посмотрев секунду собеседнику в глаза, она медленно, словно преодолевая внутреннее сопротивление, кивнула.
— Ты сказала, что я на самом деле знал правильный ответ. И я ведь правда знал. А тебе хотелось понять, почему я сделал вид, будто вообще ни во что не въезжаю и даже книжку не читал.
Джоджо сделал паузу, явно в ожидании встречного вопроса. Шарлотте ничего не оставалось, как поинтересоваться:
— Ну, и почему?
— Да понимаешь, там в аудитории были еще трое ребят из нашей команды. Ты не думай, они отличные парни, тут дело не в этом… То, что мы на занятия пришли — это ничего не значит, ну, ничего в этом плохого нет, мы же все-таки студенты и должны ходить на занятия и получать зачеты. Хотя есть там у нас один умник, так он почему-то больше всех переживает, чтобы мы по возможности не были в курсе, какие он еще зачеты сдал и какие отметки получил. В общем, дело не в этом. Просто у нас в команде есть неписаное правило: ни в коем случае никому не показывать, что ты интересуешься хоть одним предметом. Так что если дашь понять, что ты, например, не только прочел книгу, но она тебе еще и понравилась, тебя могут так обосрать — мало не покажется.
— Слова-то выбирай, — перебила его Шарлотта, слух которой действительно оскорбило прозвучавшее выражение.
Джоджо уставился на нее. Несколько секунд он сидел неподвижно и копался в памяти, пытаясь сообразить, что же такого неприличного он успел брякнуть. Наконец его осенило.
— А-а, ну да, извини! Просто сорвалось! — Повисла неловкая пауза… Наконец он спросил: — А ты вообще откуда?
В ответ Шарлотта протараторила уже привычную скороговорку:
— Из Спарты, Северная Каролина, — это высоко в горах — ты об этом городе никогда не слышал — о нем вообще никто никогда не слышал. И кстати, мы тут сидим с тобой, и ты спросил, откуда я, но до сих пор даже не поинтересовался, как меня зовут.
Джоджо просто онемел.
Шарлотта, в свою очередь, тоже испугалась, что зашла слишком далеко, и с милостивой, прощающей улыбкой сказала:
— Я — Шарлотта. Ну ладно, значит, ты рассказывал мне о том, какое ты испытываешь давление со стороны товарищей по команде или, говоря иными словами, со стороны других индивидов твоего круга общения.
Джоджо задумчиво поджал губы и заметил:
— Ну, не то чтобы на меня на самом деле кто-то давит… — Он запнулся, явно смутившись под холодным, полным сомнения, словно пронизывающим его насквозь взглядом Шарлотты. — Ты пойми, это начинается еще в школе, причем даже не в старших классах, а когда переходишь из начальной школы в среднюю. Тренеры, да и все вообще уже успели мне уши прожужжать: «Молодец, у тебя получается, здорово играешь». И что мне на это сказать? Они твердят: «Ты очень высокий для своего возраста, ты особенный, ты можешь стать большим спортсменом». Три разных школы, представляешь, три средних школы заманивали меня к себе! Я даже и понятия не имел, какую выбрать. Папа сразу разобрался: посоветовал идти в ту, где больше всего ребят оказывается в летних баскетбольных лагерях первого дивизиона. Я его послушался, и мне пришлось ездить в самую дальнюю школу от нашего дома, Трентон-Сентрал.
— А где ты жил? — спросила Шарлотта и тут же поймала себя на том, что начинает «щебетать».
— В Трентоне, Нью-Джерси. Да то же самое со всеми ребятами в нашей команде было — и с Трейшоуном Дигтсом, и с Андре Уокером. Приходишь в новую школу доучиваться последние пару лет перед колледжем, и с тобой начинают носиться, как будто ты необыкновенный, словно ты больше значишь, чем все остальные ученики. Все школьники как школьники, все понимают, что учиться нужно, все думают о книжках, об экзаменах, о домашних заданиях, а ты — особенный. То есть — я мог сидеть развалясь в последнем ряду и учебник хоть вверх ногами держать. А остальные мне, конечно, завидовали, думали, типа, как это круто. Ну, а уж ближе к концу школы, когда моя рожа стала мелькать в местных газетах, когда меня начали упоминать в репортажах о баскетбольных матчах, — меня прямо распирало от радости и от гордости.
Шарлотта довольно робко спросила:
— Ну, а разве… разве ты не этого хотел?
— Ясно, этого. Жаловаться не на что. Но со временем я стал интересоваться и другими вещами — той же французской литературой, например, потому и записался на этот курс, пусть это даже и «Кач-Френч».
— Что еще за «Кач-Френч»?
— Да так все этот курс называют. Французский для качков, для спортсменов то есть. А немецкий для нас называется «Кач-Дойч». Есть еще курс по геологии — «Геоспорт». А на кафедре связей с общественностью это называется «Воксбол». Я только не знаю, что это за «вокс».
— «Вокс» — значит «голос» по-латыни, — сказала Шарлотта. — Помнишь выражение «вокс попули»?
Будь это зачет, Джоджо пришлось бы признаться, что он «плавает».
— Это выражение означает «глас народа», — объяснила Шарлотта.
Джоджо закивал, но по его растерянному лицу было ясно, что въехать в тему ему так и не удалось.
— А, ну да, понятно. А еще я хожу на спецкурс по экономике, по теории неустойчивости рынков, так его прозвали «Качание рынков», — сообщил он. — Сама понимаешь, тоже курс не слишком продвинутый. Поначалу-то думаешь: вау, это круто! Но вдруг в один прекрасный день кто-то тебе чего-то скажет, а ты стоишь с отвисшей челюстью и только репу чешешь… вот как ты в тот раз меня озадачила.
— С чего бы это тебе беспокоиться о том, что сказала какая-то первокурсница?
Джоджо опустил голову и даже потер лоб здоровенной пятерней. Затем он поднял взгляд и посмотрел Шарлотте прямо в глаза.
— Да мне ведь вообще не с кем поговорить о таких вещах. Я имею в виду — о чем-то серьезном. С ребятами о таком и не вякнешь — потом от приколов охренеешь. Извини. Я хочу сказать…
Не закончив свою тираду, он наклонился над столом и сказал еще тише:
— Ты ведь не просто какая-то первокурсница. Когда мы с тобой в тот раз говорили… мне показалось, как будто ты с Марса. Просекаешь, о чем я? Ты приехала сюда учиться, и притом у тебя голова не забита всей этой хре… мутью. Ты смотришь вокруг ясными глазами и видишь мир таким, какой он есть, а не каким кажется.
— Спарта в Северной Каролине, конечно, далеко отсюда, но все-таки не на Марсе и даже не на Луне. — Шарлотта внезапно поняла, что в первый раз улыбается собеседнику.
