И все же это самое «личное» не могло исчезнуть по взмаху волшебной палочки. Посмотрите, что они сделали с женой Джона Гленна, Энни. Энни была симпатичной и очень умной женщиной, но у нее было то, что называли «легким заиканием» или «неуверенностью в речи». На самом-то деле у нее было ужасное заикание: перед каждым слогом приходилось выдыхать. Энни относилась к этому с юмором и всегда могла сказать то, что хотела. Заикание действительно считалось недостатком — всюду, но не в журнале «Лайф». Здесь и речи не могло быть об ужасном заикании на «домашнем фронте».
Что же до Бетти, то в «Лайфе» ее вывели как умную, четко выражающую свои мысли, компетентную Почтенную Миссис Капитан Астронавт. Большего она и не желала. Журналисты всегда могли умолчать о сыпи на лице или прыщах, если хотели заслужить место возле ангелов в Отретушированном раю.
7. МЫС
Мыс Канаверал находился во Флориде. Но вы могли написать домой отнюдь не о любой части Флориды — за исключением тех, что упоминались на старых почтовых открытках. На них были изображены две скалящиеся собаки у фонарного столба, каждая задрала заднюю лапу, а надпись гласила: «Отличное место… между нами говоря». Нет, мыс Канаверал был не Майами-Бич, не Палм-Бич и даже не Кей-Вест. Мыс Канаверал был Какао-Бич. Так назывался расположенный здесь курортный городок. Какао-Бич был курортным городом для всего того племени Низкой арендной платы, которое не могло позволить себе курорты дальше к югу. Какао-Бич являл собою само воплощение Низкой арендной платы. Здешние домики для отдыха выглядели, как небольшие коробчонки с крылечками; автомобили «де сото» 1952 года выпуска с жалюзи на заднем окне ржавели на просоленном воздухе возле бака с антисептическим раствором.
Даже стоимость пляжа в Какао-Бич была низкой. Во время прилива он составлял в ширину примерно триста футов и был жестким, как кирпич. Настолько жестким, что молодежь послевоенной Флориды, ездившая на автогонки в Дайтону-Бич в мечтах о гоночной славе, отправлялась в Какао-Бич и устраивала там свои собственные гонки по этому утрамбованному песку. А несчастные сукины дети, решившие тут отдохнуть, собирали в охапку детей и шотландские пледы и пускались наутек. По ночам из песка и травы пальметто вылезали какие-то доисторические блохи или термиты — трудно сказать точно, потому что никто никогда их не видел, — и кусали вас за лодыжки даже больнее, чем норка. В Какао-Бич не было таких вещей, как первоклассное обслуживание или красные ковры. Ковер, если бы кто-нибудь и рискнул его расстелить, тут же сожрали бы невидимые клопы, как их называли, — даже раньше, чем вы успели бы лечь на эту выжженную солнцем землю.
И именно поэтому парни любили Какао-Бич! Даже Гленн, который не пользовался всеми преимуществами Низкой арендной платы.
Это место напоминало им рассказы об Эдвардсе, или Мьюроке конца сороковых — начала пятидесятых, о тех легендарных временах. Это был один из тех бесцветных, песчаных, пустынных участков земли, от которых любой здравомыслящий человек стремится держаться подальше. А правительство отдает такие места под испытания новых опасных машин, и королями королевства убогих лачуг становятся те, кто эти машины испытывает. К югу от Какао-Бич располагалась военно-воздушная база Патрик — там находилась штаб-квартира атлантической ракетной программы и проводились испытания оружия холодной войны: управляемых ракет, баллистических ракет средней дальности и межконтинентальных баллистических ракет. А к северу от Какао-Бич, на самом краю Мыса, стояла огромная новая секретная установка, откуда запускались все эти ракеты и неуправляемые снаряды. Это было пустынное место, ограниченное Атлантическим океаном с одной стороны и Банана-ривер — с другой. Почва тут была настолько песчаная, что сосны с трудом вырастали выше пятнадцати футов; а еще она была настолько болотистой, что мокасиновые змеи и не думали прятаться, увидев вас. Короче говоря, безнадежная каменистая пустошь, где позвоночные сдавались под натиском слизняков и невидимых клопов. Немногочисленные строения на базе сохранились еще со времен Второй мировой. И, подобно Эдвардсу в былые времена, Мыс, этот несчастный, забытый богом тупик в земной эволюции, вдруг стал раем — раем полетов-и-выпивки, выпивки-и-автомобиля, автомобиля-и-всего-остального — для тех, кого волновали такие вещи. Или, на худой конец, раем выпивки-и-автомобиля. Полетов здесь все еще не проводилось.
Штаб-квартирой астронавтов оставался Лэнгли, но лететь в космос они должны были с Мыса, и все чаще отправлялись туда для тренировок. Они летели гражданскими авиалиниями и приземлялись в Мельбурне или Орландо. Большинство парней брали напрокат автомобили с откидным верхом и направлялись в мотель «Холидей» на трассе А1А, немного севернее старой части Какао-Бич. Этим мотелем владел некто Генри Лендивирт, вскоре обнаруживший, что держит гостиницу для астронавтов. И на трассе А1А, возле «Холидея», стала постепенно образовываться типичная для шестидесятых годов американская полоса дрянных лачуг: стеклянные закусочные с яркими огнями, ночные кафе под бамбуковыми крышами, маленькие шлакобетонные лавчонки с надписью: «Сдается в аренду».
Военные всегда были мастерами мгновенно создавать традиции, и астронавты, этот неофициальный род войск, тоже не являлись исключением. Традиция состояла в следующем: жены на Мыс не допускаются. И сложилась она вполне естественно. Мыс представлял собой не слишком хорошее место для жен и детей, потому что в мотеле вряд ли можно было найти кухонные принадлежности; здесь не было обычных курортных прелестей, а главное — парни не могли позволить себе взять напрокат самолет для поездок с семьей во Флориду. На Мысе они не занимались ничем, кроме своих тренировок, а затем падали в кровать, хотя последнее можно было истолковывать по-разному.
Подготовка не была такой уж тяжелой или изнурительной. Наоборот, ребята двигались очень мало. Ни о каких полетах и речи не шло. По определенным дням их инструктировали о тонкостях процедуры запуска ракеты. Или же отвозили на пусковую базу, где они заходили в перестроенный старый ангар — ангар С — и просиживали весь день в симуляторе под названием «процедурный тренажер»: изнутри он представлял собою точную копию капсулы, в которой им придется находиться во время полета. На самом-то деле они не просиживали, а пролеживали в нем целый день. Это было похоже на то, как если бы вы опрокинули кресло на спинку, а потом уселись в него. Именно в таком положении астронавту предстояло находиться в момент запуска ракеты и во время приводнения в конце полета.
Гленн или кто-нибудь другой затруднились бы объяснить, чем именно они занимались десять-двенадцать часов подряд внутри этой штуковины. Но было очевидно: если человек вынужден целый день так упорно трудиться, то он имеет право немного расслабиться и разогнать кровь. Гленну достаточно было выйти на жесткий песок Какао-Бич и пробежать две-три мили. Здесь была замечательная беговая дорожка для длинных дистанций и вдобавок — чистый океанский воздух. И Джон Гленн, само воплощение самоотверженного астронавта, бегал вдоль того самого берега, с которого в один прекрасный день ему предстояло взлететь. Джон Гленн, бегающий ради великой цели в Какао-Бич, — эта картина впечатляла больше, чем его поведение в Лэнгли. Однако Гленн заметил, что некоторые его собратья расслабляются совершенно иными способами. Они возвращались в священные координаты. После бесконечного дня, проведенного в искусственном полете в симуляторе… совсем не повредит немного выпивки-и-автомобиля, а также всего остального, что являлось частью жизни настоящего пилота.
