— Я хочу, чтобы вы приступили к лунной программе. Я собираюсь попросить денег у Конгресса. Я хочу сказать им, что вы рассчитываете отправить человека на Луну к 1970 году.
25 мая, спустя двадцать дней после полета Шепарда, Кеннеди выступил перед Конгрессом с сообщением о «неотложных национальных нуждах». По сути, это было начало его политического реванша после поражения в Заливе Свиней. Казалось, что Кеннеди читает новую инаугурационную речь.
— Наступило время для больших свершений, — сказал президент, — время нового великого американского проекта, время, когда наша нация должна занять безусловно ведущую роль в освоении космоса, от которого во многом зависит наше будущее на земле.
Он сказал, что русские, благодаря их большим ракетным двигателям, некоторое время будут побеждать в соревновании, но это должно только подстегивать Соединенные Штаты в их усилиях.
— Какое-то время мы не сможем гарантировать, что в один прекрасный день станем первыми. Но мы можем гарантировать, что любая неудача в попытке это сделать станет для нас последней. Мы подвергаемся дополнительному риску, потому что на нас смотрит весь мир. Но, как показал подвиг астронавта Шепарда, этот же самый риск повышает наш авторитет в случае удачи. Я верю, что наша нация сможет до конца этого десятилетия высадить человека на Луне и благополучно вернуть его на Землю. Сейчас нет более впечатляющего для человечества или более важного для долгосрочного исследования космоса проекта. И ни один проект не будет таким трудным и дорогим.
Конгресс и не думал уклоняться от расходов. НАСА выделили на следующий год 1,7 миллиарда долларов, и это было только начало. Стало ясно, что теперь НАСА сможет получить практически все, что пожелает. Полет Шепарда оказался весьма кстати. Начался удивительный период «безбюджетного финансирования». Это было поразительно. Деньги полились дождем. Всевозможные бизнесмены старались подарить их непосредственно Шепарду. За несколько месяцев Лео де Орси, который по-прежнему был бесплатным финансовым директором парней, получил на полмиллиона долларов предложений от компаний, которые хотели, чтобы Шепард рекламировал их товары. Шепард отверг все эти предложения, но поток их не иссякал. Один из конгрессменов, Фрэнк Бойкин из Алабамы, требовал, чтобы правительство подарило Шепарду дом.
Теперь астронавтика стала в гораздо большей степени Раем летучего жокея, чем в первый год проекта «Меркурий». Эйзенхауэр лично никогда не уделял астронавтам много внимания. Он рассматривал их как военных-добровольцев, вызвавшихся принять участие в эксперименте, и не более того. Но Кеннеди сделал их составной частью своей администрации и включил в официальную жизнь.
Другие парни тоже поехали с Элом в Белый дом, но их жены остались на Мысе. А когда они прилетели обратно в Патрик, жены вышли на летное поле встречать их самолет. И у всех был лишь один вопрос: «Как выглядит Джекки?»
Экзотичное лицо Джекки Кеннеди и Коллекция одежды с шестого этажа — это было в каждом журнале… И все женщины испытывали любопытство. Конечно, они оставались женами младших офицеров, которые видели людей вроде Джекки Кеннеди лишь на страницах журналов и газет. И в то же время они начинали понимать, что являются частью этого странного мира, в котором действительно существуют Те самые люди.
«Как выглядит Джекки?»
Вскоре они все смогли познакомиться с ней. Они посещали частные ланчи в Белом доме, на которых было так много слуг, что, казалось, за каждым стулом стоит по одному. И действовали они так слаженно, будто играли в баскетбол. Кеннеди очень тепло относился к парням. Он искал их расположения. Тот самый сияющий взгляд время от времени появлялся и на его лице. Теперь все было пронизано духом мужской чести, и даже президент становился совсем другим человеком, благоговеющим перед нужной вещью. Что же до Джекки, то у нее была классическая улыбка южанки, которой она, вероятно, научилась в Вирджинии, спокойный голос и улыбка, обнажающая зубы. Она почти не двигала нижней челюстью, когда говорила. Казалось, что слова проскальзывали у нее между зубами, словно крохотные жемчужины. Конечно, перспектива ланча с семерыми пилотами и их фрау ее не слишком-то воодушевляла, если воодушевляла вообще. Но никто не мог держаться добрее или внимательнее. Она пригласила Рене Карпентер прийти в гости частным образом, и они уже беседовали как две старые подруги, обо всем на свете, в том числе о воспитании детей в нынешнее время. Что уж было говорить о женах других пилотов эскадрильи… Внезапно на сцену вышла Почтенная Миссис Астронавт и оказалась на высочайших уровнях американской светской жизни, где кроме прочих наград получила и Джекки Кеннеди.
А для ребят это был настоящий рай. Конечно, ничто не изменило совершенства — в духе Эдвардса — их жизни. Просто к невыразимым контрастам жизни астронавта добавилось еще нечто новое и удивительное. Через несколько часов после ланча в Белом доме или катания на водных лыжах в Хайанис-Порт вы могли снова оказаться на Мысе, снова возвращались к выпивке-и-автомобилю в этом удивительном царстве Низкой арендной платы, снова садились в свой «корвет» и мчались по обочинам этих каменистых баптистских дорог, забирались на всю ночь в вагон-ресторан, чтобы попить кофе и подготовиться к предстоящим тренировочным полетам. И когда вы снова переходили на синтетические рубахи и широченные штаны, вас никто не узнавал, и это было даже к лучшему. Вы могли просто сидеть, пить кофе, курить и наблюдать за двумя полисменами с рациями в карманах под соседним навесом. Из рации доносился негромкий голос: «Тридцать первый, тридцать первый… Вирджил Уайли отказывается вернуться в свою комнату на Рио-Банана». И полицейские переглядывались, словно говоря: «Ну и что? Стоит ли ради этого отрываться от тарелки французского жаркого с овсяными хлопьями?» — а потом вздыхали, начинали вставать, застегивать кобуры и направлялись к двери, как раз в тот момент, когда в заведение вваливался старый нищий, местный бунтарь, пьяный как свинья. Он спотыкался, отталкивался от двери и, на согнутых ногах, падал на стул возле стойки.
— Как дела? — спрашивал он официантку. А она отвечала:
— Так себе. А у тебя?
— А у меня больше нет никаких дел, — говорил он. — Все утонуло в грязи и больше уже не поднимется.
Потом, не дождавшись ответа, повторял:
— Все утонуло в грязи и больше уже не поднимется, — а лицо официантки принимало настороженное и отстраненное выражение.
И все это заставляло вас улыбнуться, потому что вы сидели здесь и слушали оживленную вечернюю беседу пьянчуг из самого дешевого района Мыса всего лишь спустя двенадцать часов после того, как склонялись над столом в Белом доме, стараясь поймать мелкие блестящие жемчужинки слов самой знаменитой болтуньи в мире, — и каким-то образом вы неплохо существовали в обоих этих мирах. О да, это был совершенный баланс легендарного Эдвардса — Мьюрока времен Чака Йегера и Панчо Барнес… И теперь всему этому было уготовано будущее с неограниченным бюджетом.
По сути дела парни стали символами не только холодной войны Америки против Советов, но и политического реванша самого Кеннеди. Они сделались пионерами «новой границы». Кеннеди собирался победить могущественный «Интеграл» на Луне, а они были его бесстрашными разведчиками. Их уже никоим образом нельзя было считать обычными летчиками-испытателями и тем более объектами испытаний.
