Из полумрака над головой Аттилия проступила упряжка лошадей, застывших на галопе. Аттилий несколько мгновений очумело пялился на них, пока до него не дошло, что это — тот самый памятник, который стоял посреди большого перекрестка. Аттилий немного спустился, миновал пекарню — или, точнее, то место, где она должна была находиться, — и наконец-то разглядел на стене, на уровне своего колена, едва различимую надпись: «Соседи поддерживают избрание Луция Попидия Секунда на пост эдила. Он докажет, что достоин этого».
Аттилий кое-как протиснулся внутрь через окно, выходящее на боковую улицу, и побрел по каменным завалам. Он звал Корелию, но никто не откликался. И вообще вокруг не заметно было ни малейших признаков жизни.
Во внутренней планировке домов можно было ориентироваться даже сейчас, благодаря стенам верхнего этажа. Крыша атриума рухнула, но ровная площадка рядом с ней явно указывала на место, где прежде находился плавательный бассейн. А за ним должен располагаться второй дворик. Аттилий заглянул в одну из комнат бывшего верхнего этажа. Обломки мебели, осколки глиняной посуды, обрывки настенных драпировок. Даже покатые крыши и те просели под весом камней. Куски пемзы валялись вперемешку с терракотовой черепицей, кирпичами, обломками балок. Аттилий нашел пустую птичью клетку на том месте, где когда-то был балкон, и пробрался через него в покинутую спальню. Эта комната определенно принадлежала молодой женщине: разбросанные украшения, гребень, разбитое зеркало. В царящем полумраке кукла, наполовину засыпанная обломками рухнувшей крыши, до нелепости напоминала ребенка. Аттилий поднял с кровати смятую ткань — сперва он принял ее за покрывало, но потом увидел, что это плащ. Он подергал дверь. Заперто. Он сел на кровать и повнимательнее осмотрел плащ.
Он никогда не обращал особого внимания на женские наряды. Сабина часто говорила, что он не заметил бы, даже если бы она оделась в лохмотья. Но этот плащ принадлежал Корелии — в этом он был уверен. Попидий сказал, что Корелию заперли в ее комнате — а эта спальня принадлежала женщине. Но тела здесь не было. Ни здесь, ни снаружи. И впервые в душе у Аттилия вспыхнула надежда: Корелии удалось бежать! Но когда? И куда?
Он перебросил плащ через руку и попытался представить, что в такой ситуации стал бы делать Амплиат. Предположим, он запер все выходы и велел всем сидеть у себя. Но затем, где-то ближе к вечеру, настал такой момент, когда крыша начала обваливаться, и даже Амплиат должен был понять, что старый дом превратился в ловушку. А он был не такой человек, чтобы сдаться без боя и безропотно ждать смерти. Впрочем, он не стал бы и бежать из города. Это было бы на него не похоже. Да и кроме того, к тому моменту уже нельзя было уйти далеко. Нет. Он должен был отвести свое семейство в какое-нибудь безопасное место.
Аттилий прижал плащ Корелии к лицу и вдохнул ее запах. Быть может, она пыталась убежать от отца. Она достаточно сильно его ненавидела. Но он никогда не позволил бы ей уйти. Аттилий представил, как обитатели этого дома устраивают процессию вроде той, которая удалялась с виллы Помпониана в Стабиях. Подушки или одеяла — обвязать голову. Факелы — чтобы освещать дорогу. И вперед, под каменный дождь. И куда дальше? Где здесь безопасное место? Где отыскать достаточно крепкую крышу, способную выдержать вес восьмифутового слоя пемзы? Никакая плоская крыша на это не способна — об этом даже и говорить нечего. Нужно что-то, построенное в соответствии с современными традициями. Лучше всего — купол. Но где здесь, в Помпеях, найти современный купол?
Аттилий выронил плащ и кинулся обратно на балкон.
Улицы заполнились людьми; они сновали туда-сюда в полумраке, словно муравьи по разрушенному муравейнику. Некоторые брели совершенно бесцельно: безразличные ко всему, сбитые с толку, по-мешавшиеся от горя. Аттилий увидел, как какой-то мужчина принялся спокойно раздеваться и аккуратно складывать одежду, как будто он собрался купаться. Другие двигались вполне осмысленно, в соответствии со своими планами поисков или бегства. Воры — или, быть может, законные владельцы; кто мог бы сейчас сказать точно? — тащили в переулки всякое имущество. Но хуже всего были те, кто бродил, тоскливо выкликая имена. Кто-нибудь видел Фелиция? Ферузу? Верия? Аппулею, жену Наркисса? Спекулию? Юриста Теренция Неона? Родители оказались разлучены с детьми. Дети плакали на развалинах домов. Время от времени кто-нибудь кидался с факелом в руках навстречу Аттилию, приняв его за кого-то другого — за отца, за мужа, за брата. Аттилий отстранял этих людей, отмахиваясь от их расспросов. Он был занят. Он считал кварталы, мимо которых проходил. Один, два, три... Каждый квартал, казалось, тянулся целую вечность. Аттилию оставалось лишь надеяться, что память его не подводит.
На южном склоне горы горело не менее сотни огней — словно причудливое созвездие, повисшее прямо над головами людей. Аттилий уже научился различать разновидности пламени, порожденного Везувием. Эти огни были безопасны — последствия уже свершившегося события. А вот ожидание очередного раскаленного облака, которое должно было вновь появиться над вершиной горы, наполняло Аттилия ужасом и гнало его вперед по разрушенному городу, заставляя забыть и про изнеможение, и про боль в ногах.
За углом четвертого квартала он обнаружил ряд лавок, на три четверти засыпанных камнем, взобрался по пемзовому склону на низкую крышу и присел у ее гребня. Гребень крыши отчетливо вырисовывался на фоне неба. Должно быть, где-то за ним находился какой-то источник света. Аттилий осторожно выглянул из-за гребня. За ровной площадкой, засыпанным строительным двором, виднелись девять высоких окон бани, построенной Амплиатом, и все они были ярко — вызывающе ярко — освещены факелами и множеством масляных ламп. Аттилий разглядел изображения богов на дальней стене и на их фоне — силуэты людей. Не хватало лишь музыки, чтоб решить, будто он видит какое-то празднество.
Аттилий соскользнул с крыши во двор и зашагал к термам. Освещение было столь ярким, что он отбрасывал тень. Подойдя поближе, инженер увидел, что силуэты эти принадлежат рабам. Они убирались в трех больших помещениях, раздевалке, терпидариуме и калдариуме, — вычищали оттуда пемзу. Самые большие груды они убирали большими деревянными лопатами, словно раскидывали сугробы, а заносы поменьше просто выметали. За рабами надзирал Амплиат и покрикивал, чтобы они работали получше. Время от времени он сам хватался за лопату или метлу и показывал, как именно это делается, а потом снова принимался бродить по бане взад-вперед. Аттилий, пользуясь тем, что его не видно в полумраке, несколько мгновений наблюдал за происходящим, а потом осторожно двинулся к среднему помещению, терпидариуму. Именно оттуда вел проход в калдариум, помещение с куполообразной крышей.
Проскользнуть внутрь незаметно не представлялось возможным, и потому Аттилий просто вошел через открытое окно и зашагал через завалы пемзы. Пемза хрустела под ногами. Рабы изумленно уставились на него. Аттилий уже преодолел половину пути до парилки, когда его заметил Амплиат и с возгласом «акварий!» кинулся к нему наперерез, улыбаясь и раскинув руки, словно для объятия.
— Акварий! Я ждал тебя!
Висок Амплиата был рассечен, и волосы с левой стороны головы слиплись от крови. Щеки были расцарапаны, и кровь проступала через слой белой пыли, оставляя в ней красные бороздки. Уголки рта были приподняты, словно у театральной маски комедианта. В неестественно широко распахнутых глазах отражался яркий свет. Прежде, чем Аттилий успел хоть что-то ответить, Амплиат заговорил снова:
