Книга Империй, страница 90. Автор книги Роберт Харрис

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Империй»

Cтраница 90

Понимая все это, агенты были как никогда активны, и по этой причине некоторые из кандидатов вынудили первого консула Гая Марция Фигула внести на рассмотрение Сената драконовский законопроект, направленный на борьбу с подкупом избирателей, который тут же назвали Фигулов закон. Предложение взятки со стороны кандидата уже считалось незаконным, а в соответствии с этим законопроектом должно было признать преступлением и согласие избирателя принять эту взятку.

Когда речь дошла до обсуждения законопроекта, консул первым делом обратился к кандидатам и попросил их по очереди высказать свое мнение относительно предлагаемого документа. Сацердот имел ранг ниже остальных, поэтому ему первому предоставили слово, и он отозвался о законопроекте с ханжеским восторгом. Я видел, как морщится Цицерон, выслушивая произносимые им пошлые банальности. Гибрида, как и следовало ожидать, высказался против. Слушая его, как всегда, невнятное и незапоминающееся бормотание, невозможно было поверить в то, что отец этого человека был когда-то самым востребованным адвокатом Рима. Гальба, который не имел шансов быть избранным при любом раскладе, воспользовался этой возможностью, чтобы снять свою кандидатуру, надменно заявив, что «невелика честь участвовать в этих грязных играх» и он не желает «осквернять память своих предков». Катилина по очевидным причинам также восстал против Фигулова закона, и я должен признать, что его речь прозвучала впечатляюще. Он говорил совершенно бесстрастно, подобно башне возвышаясь над соседними скамьями, а заканчивая, указал на Цицерона и прорычал, что от принятия еще одного законодательного акта выиграют только крючкотворы-юристы, чем заслужил громкие одобрительные возгласы аристократов.

Цицерон оказался в щекотливой ситуации, и я ломал голову над тем, что он может сказать. С одной стороны, он, конечно, не желал, чтобы столь полезный для отечества законопроект был провален, но, с другой, накануне самых важных в его жизни выборов ему еще меньше хотелось навлекать на себя гнев избирательных синдикатов, которые, вне всяких сомнений, рассматривали данный документ как посягательство на их права и честь. Как и всегда, ответ Цицерона оказался столь же находчивым, сколь и уклончивым.

— В целом, — сказал он, — я приветствую этот законопроект, который может прийтись не по нраву лишь тем, кто виновен. Честному гражданину нечего бояться закона, направленного против взяток, а нечестному необходимо напомнить, что голосование — это священная обязанность, а не ваучер, который можно обналичить раз в год. Но при этом я не могу не отметить некоторую несбалансированность данного документа, которую необходимо откорректировать. Неужели мы станем судить бедняка, что не может устоять перед искушением, столь же строго, как и богача, который подвергает его этому искушению? Нет, скажу я, напротив: мы должны ввести самые строгие меры против последнего! Если позволишь, Фигул, я хотел бы внести в твой законопроект одну поправку, которая звучит так: «Любой человек, который заполучает или пытается заполучить — сам либо через третьих лиц — голоса избирателей в обмен на деньги, должен быть подвергнут наказанию в виде изгнания сроком на десять лет».

«А-а-х-х!» — вырвалось разом из сотен сенаторских глоток. С того места, где я стоял, мне не было видно Красса, но позже Цицерон радостно рассказывал мне, что его физиономия побагровела, поскольку слова о человеке, который пытается купить голоса через третьих лиц, были адресованы именно ему, и все это поняли.

Консул с готовностью принял поправку Цицерона и осведомился у сенаторов, не хочет ли кто-нибудь из них высказать противоположное мнение, но большинство законодателей от растерянности плохо соображали, а подобные Крассу, для которых предложение Цицерона представляло опасность, не рискнули публично выступить против него. Поэтому поправка была принята без каких-либо возражений, а когда дело дошло до голосования по самому законопроекту, сенаторы большинством голосов приняли и его.

Фигул следом за своими ликторами покинул зал. Сенаторы также вышли на солнышко и смотрели, как консул направился к ростре и передал законопроект глашатаю для немедленного первого чтения документа народу. Я видел, как Гибрида сделал движение, намереваясь подойти к Крассу, но Катилина схватил его за руку, а Красс быстрым шагом пошел с форума, чтобы не маячить рядом со своими протеже. Теперь до того, как могло состояться очередное голосование по законопроекту, должно было пройти три рыночных дня, а это означало, что народ вынесет свой вердикт прямо накануне консульских выборов.

Цицерон был доволен тем, как прошел этот день, открывший перед ним новые перспективы. Теперь, если Фигулов закон будет принят, у него появится возможность в случае поражения на выборах начать судебное преследование не только Катилины и Гибриды, но и своего архи врага, самого Красса. В конце концов прошло всего два года с тех пор, как двое избранных консулами политика были лишены полномочий за злоупотребления и махинации на выборах. Однако добиться этого будет невозможно, не имея достаточно убедительных улик и доказательств нечистоплотности противников, поэтому на первый план для Цицерона вышла задача раздобыть эти доказательства. Теперь он не выходил из дома иначе как в сопровождении целой толпы сторонников, вербовал новых, пытаясь завоевать симпатии как можно большего числа избирателей. Однако, в отличие от своих соперников, Цицерон не пользовался помощью номенклатора, [25] который нашептывал бы ему в ухо имена тех, с кем он говорит. Цицерон гордился своей уникальной способностью удерживать в памяти тысячи имен, а если иногда он и не мог вспомнить, как зовут собеседника, то легко выпутывался из неудобной ситуации — остроумно и непринужденно.

Я восхищался, наблюдая за ним в те дни. Цицерон понимал: все шансы — за то, что он проиграет. Предсказание Пизона в отношении Помпея сбылось с удивительной точностью, и великий человек действительно не ударил пальцем о палец, чтобы помочь Цицерону в его избирательной кампании. Помпей укрепился в расположенном на восточном побережье Черного моря Амисе — за тридевять земель от Рима — и там, подобно некоему восточному властелину, владычествовал не менее чем над двенадцатью местными царьками. Сирия была аннексирована, Митридат бежал без оглядки. Дом Помпея на Эсквилинском холме украсили носы пятидесяти захваченных им пиратских трирем, он был известен теперь под названием domus rostra и превратился в объект поклонения для почитателей Великого по всей Италии. Что ему было за дело до мышиной возни политиканов, не знающих вкуса военных побед! Письма, которые слал ему Цицерон, оставались без ответа. Квинт то и дело принимался поносить полководца за его неблагодарность, но Цицерон смотрел на вещи с точки зрения фаталиста и отвечал: «Если тебе нужен кто-то благодарный, заведи собаку».

* * *

За три дня до консульских выборов и накануне голосования по законопроекту против взяток события резко ускорили свой бег. Ранункул примчался к Цицерону с известием о том, что он нашел агента по имени Гай Салинатор, который заявил, что готов продать триста голосов по сто двадцать сестерциев за каждый. Салинатор владел расположенной на Субуре таверной под названием «Вакханка». Они договорились, что Ранункул придет к нему этим же вечером, назовет имя кандидата, за которого должны будут голосовать купленные избиратели, а затем передаст деньги одному из заслуживающих доверия посредников. Услышав это, Цицерон заявил, что тоже пойдет на эту встречу, прикрывшись капюшоном, чтобы не быть узнанным. Квинт возражал, доказывая, что это слишком опасно, но Цицерон был неумолим, объясняя свое намерение тем, что ему необходимо собирать улики и доказательства.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация