Лексикон шифровального дела («Совершенно секретно», Блетчли-Парк, 1943)
1
Ночь хоть глаз выколи, холод собачий. Втиснутый в своем пальто в промерзший «ровер», Том Джерихо едва мог разглядеть пар изо рта или запотевшие стекла. Он протянул руку и, размазывая пальцами холодную влажную въевшуюся грязь, расчистил небольшой глазок. Фары время от времени выхватывали побеленные домики или затемненные гостиницы, однажды навстречу проследовала колонна грузовиков. Но по большей части машина шла будто в пустоте. Ни уличных фонарей, ни дорожных указателей, которые служили бы ориентирами, ни освещенных окон, ни даже мерцающего в темноте огонька спички. Они трое — последние из живых людей.
Логи захрапел через четверть часа после того, как оставили Кингз-колледж; с каждым толчком его голова, кивая, все ниже падала на грудь, при этом он что-то бормотал, будто полностью соглашаясь с самим собой. Один раз на крутом повороте его длинное туловище качнулось в сторону, и Джерихо пришлось легонько оттолкнуть его от себя.
Сидевший впереди Леверет не произнес ни слова; лишь когда Джерихо попросил его включить печку, ответил, что она не работает. Вел машину преувеличенно внимательно, лицо в нескольких дюймах от ветрового стекла, правая нога осторожно скользит между педалями тормоза и акселератора. Порой они двигались чуть быстрее пешехода, так что, хотя в дневное время до Блетчли можно было добраться часа за полтора, по подсчетам Джерихо, им бы сильно повезло, если бы удалось доехать раньше полуночи.
— На твоем месте я бы вздремнул, старина, — сказал Логи, пристраивая голову у него на плече. — Впереди долгая ночь.
Но Джерихо не спалось. Засунув руки поглубже в карманы пальто, он тщетно вглядывался в темноту.
Блетчли. Об этом месте думалось с отвращением. Даже само название было созвучно чему-то противному, вроде блевотины. Почему из всех английских городов выбрали именно Блетчли? Четыре года назад он вообще не слыхал о таком месте. И, возможно, жил бы счастливо в полном неведении, не будь того бокала шерри в апартаментах Этвуда весной 1939 года.
Как это странно, как глупо и смешно — размышлять о предначертании судьбы и обнаружить, что все вертится вокруг двух-трех унций светлого сухого хереса марки «манзанилла».
Сразу после того первого подхода Этвуд организовал Джерихо встречу с некими «друзьями» из Лондона. После этого Том в течение четырех месяцев ездил по пятницам утренним поездом в одно серое казенное здание рядом со станцией метро «Сент-Джеймс». Здесь, в скудно обставленной комнате с классной доской и канцелярским столом, его посвятили в секреты шифровального дела. Как и предсказывал Тьюринг, оно его увлекло.
Он находил удовольствие в истории, всей, целиком, от древних рунических систем и ирландских кодов из Книги Баллимота с их экзотическими названиями («Змея сквозь вереск», «Сердечные томления поэта»), кодов Папы Сильвестра II и Хильдегарда фон Бингена, изобретения шифровального диска Альберти — первого многознакового шифра, — решеток кардинала Ришелье и вплоть до порожденных машиной тайн немецкой Энигмы, которые пессимистично считались неподдающимися расшифровке.
Ему очень нравился тайный словарь криптоанализа с его гомофонами и полифонами, диграфами, биграфами и нулями. Он изучал анализ повторяемости. Его обучали сложностям множественного кодирования, плакодам и эникодам. В начале августа 1939 года ему официально предложили должность в Государственной шифровальной школе с окладом в триста фунтов в год, велели вернуться в Кембридж и ждать развития событий. 1 сентября утром он услышал по радио, что немцы вторглись в Польшу. 3 сентября, в день, когда Англия объявила войну, в домик привратника пришла телеграмма: Джерихо приказывали на следующее утро явиться в место под названием Блетчли-Парк.
Следуя приказу, он с рассветом покинул Кингз-колледж, втиснувшись на место пассажира в стареньком спортивном автомобиле Этвуда. Блетчли оказался маленьким пристанционным городишкой эпохи королевы Виктории милях в пятидесяти к западу от Кембриджа. Любивший пустить пыль в глаза Этвуд настоял на том, чтобы убрать крышу, и пока они тряслись по узким улочкам, у Джерихо запечатлелись в памяти дым и копоть, маленькие уродливые стандартные домишки, черные трубы печей для обжига кирпича. Проехав под железнодорожным мостом, попали на узкую улочку и, мимо давших знак проезжать двух часовых, въехали в высокие ворота. Справа оказалась стриженая лужайка, спускавшаяся к обрамленному большими деревьями озеру. Слева находился большой особняк — длинное низкое уродливое, в поздневикторианском стиле, сооружение из красного кирпича и желтого камня, напомнившее Джерихо о госпитале для ветеранов, в котором умер отец. Он оглянулся, почти ожидая увидеть сестер в монашеских головных уборах, катающих в креслах несчастных пациентов.
— Видел такое безобразие, а? — взвизгнул от восторга Этвуд. — Построил один еврей. Биржевой маклер. Один из друзей Ллойд Джорджа.
С каждой фразой его голос повышался, вроде бы означая ужас, возраставший в зависимости от социальной ступени персонажей. Сделав безумно крутой разворот, Этвуд резко затормозил, разбрасывая гравий и чуть не сбив сапера, разматывавшего большой барабан электрокабеля.
Внутри, в обшитой панелью гостиной окнами на озеро, стоя пили кофе шестнадцать человек. Неожиданно для себя Джерихо узнал многих из них, смущенно и в то же время с приятным удивлением поглядывавших друг на друга. Значит, и тебя достали — было написано на лицах. Этвуд невозмутимо расхаживал между ними, здороваясь и отпуская остроты, на которые все считали себя обязанными улыбаться.
— Я не против повоевать с немцами. Да вот только неохота идти на войну из-за этих противных полячишек, — обратился он к красивому, натянуто державшемуся молодому человеку с большим широким лбом и густыми волосами. — А вас как зовут?
— Паковский, — ответил молодой человек на безупречном английском. — Я и есть один из этих противных полячишек.
Тьюринг, поймав взгляд Джерихо, подмигнул.
Во второй половине дня шифроаналитиков разбили на группы. Тьюрингу было поручено работать с Паковским над переделкой бомбочки, гигантского декодирующего устройства, созданного в 1938 году в Польском шифровальном бюро великим мастером Марианом Режевским для борьбы с Энигмой. Джерихо послали в конюшню позади особняка анализировать шифрованные немецкие радиосообщения.
Какими необычными были эти первые девять месяцев войны, какими оторванными от действительности, какими — нелепо говорить так теперь — мирными! Шифроаналитики каждый день съезжались на велосипедах из своих нор в разбросанных вокруг города сельских гостиницах и на постоялых дворах. Обедали и ужинали вместе в особняке. По вечерам, прежде чем разъехаться по домам спать, играли в шахматы или прогуливались по территории. Было даже где потеряться — в оставшемся с викторианских времен лабиринте тисовых живых изгородей. Примерно каждые десять дней к ним присоединялся какой-нибудь новичок: знаток классических языков, математик, хранитель музея, букинист — за каждого новобранца хлопотал уже работавший в Блетчли приятель.
