Чепуха! Он даже попытался улыбнуться: не хватало только стать параноиком! — и направился в приветливую полутьму платформы, где неожиданно возникал запах гари и вспыхивали огни. Почти тут же из-за поворота мелькнул желтый сноп огней, и стремительно мчащийся поезд потянул его к себе. Келсо дал толпе внести себя в вагон. Эта плохо одетая, молчаливая масса внушала странное чувство успокоения. Когда поезд снова нырнул в тоннель, Келсо ухватился за металлический поручень и закачался вместе с остальными.
Они отъехали совсем немного, и поезд вдруг затормозил и остановился. Оказалось, поступило предупреждение, что на следующей станции заложена бомба, и милиция должна была это выяснить, а пока они сидели молча в полутьме, лишь время от времени кто-то кашлял, и напряжение постепенно возрастало.
Келсо смотрел на свое отражение в темном стекле. Надо признать, он нервничал. Он не мог не думать о том, что попал в опасную ситуацию, совершил непростительную ошибку, рассказав Мамонтову про тетрадь. Как это говорят русские? Вещь, за которую и жизнь отдать не жалко!
Нервы сразу успокоились, как только снова зажегся свет и поезд тронулся. Жизнь вернулась в нормальную колею.
Келсо вышел на поверхность уже после четырех. Облака на западе, чуть выше верхушек темных деревьев, окаймляющих зоопарк, прорезал лимонный просвет. До зимнего заката оставалось немногим более часа. Надо было спешить. Он сложил карту в маленький квадрат и повернул ее таким образом, чтобы станция метро оказалась справа. Через дорогу был вход в зоопарк — красные скалы, водопадик, башня из сказки, а чуть дальше — летняя пивная, закрытая на зиму: пластиковые столы поставлены друг на друга, полосатые зонтики свернуты и опущены. С Садового кольца, находящегося в двухстах метрах впереди, доносился грохот транспорта. Надо пересечь кольцо, повернуть налево, затем направо — там и есть то самое место. Келсо сунул карту в карман, подхватил сумку и пошел вверх по мощенному брусчаткой склону, что вел к переходу.
Десять рядов транспорта казались широченной, медленно текущей рекой из света и стали. Келсо пересек ее по диагонали и неожиданно очутился в дипломатической Москве: неширокие улицы, роскошные особняки, старые березы, осыпающие сухими листьями блестящие черные машины. Здесь не чувствовалось кипения жизни. Келсо встретился только седой мужчина, прогуливавший пуделя, да мусульманка в чадре и зеленых резиновых сапогах. Сквозь плотный тюль на окнах иногда виднелось желтое созвездиелюстры. Келсо остановился на углу Вспольного переулка и посмотрел вдоль улицы. На него медленно двигалась милицейская машина и проехала мимо. Теперь дорога была пуста.
Он сразу понял, который дом ему нужен, но решил сначала выяснить, есть ли там кто, поэтому прошел мимо дома до конца переулка, затем повернул и направился обратно по другой стороне. «Там висел красный полумесяц с красной звездой. И охраняли это место чернорожие черти...» Внезапно Келсо понял, что имел в виду старик. Красный полумесяц и красная звезда — это же флаг, мусульманский флаг. А черные лица? Похоже, тут было посольство — дом слишком велик для чего-либо другого, — посольство мусульманской страны, возможно, северо-африканской. Да, именно так. Дом был большой — это точно, неприступный и некрасивый, построенный из серого камня, что делало его похожим на бункер... Он тянулся почти на сорок метров вдоль улицы и имел тринадцать окон. Над внушительным порталом нависал чугунный балкон с выходящими на него двойными дверями. Никакой доски с наименованием и никакого флага. Если тут и было посольство, то раньше, теперь в доме не чувствовалось жизни.
Келсо перешел улицу и, подойдя к дому, поднялся на цыпочки, пытаясь заглянуть в окно. Но окна были расположены слишком высоко и, кроме того, затянуты непременным серым тюлем. Он оставил свои попытки и пошел вдоль фасада, до угла. Дом продолжался и вдоль другой улицы. Опять тринадцать окон, массивная стена в тридцать или сорок метров без единой двери, — большое неприступное здание. Там, где заканчивался дом, начиналась стена почти в три метра высотой из такого же камня; в ней была утыканная гвоздями с широкими шляпками запертая деревянная дверь. Стена шла по этой улице, затем вдоль Садового кольца и назад — по узкому проулку, представлявшему собой четвертую сторону владения. Обойдя его вокруг, Келсо понял, почему Берия выбрал это место своим обиталищем и почему противники Берии решили арестовать его в Кремле. В этой крепости онвполне мог выдержать осаду в течение очень длительного времени.
По мере того как день клонился к вечеру, в соседних домах стали зажигаться огни. Но особняк Берии оставался темным. Он словно вбирал в себя сумерки. Келсо услышал, как хлопнула дверца машины, и вернулся на угол Вспольного. Пока он обходил крепость, к дому подъехал небольшой фургончик.
Келсо поколебался и направился к нему.
Фургончик неизвестной марки был белый и пустой. Мотор только что выключили и, остывая, он еле слышно тикал. Поравнявшись с фургончиком, Келсо взглянул на дверь особняка и увидел, что она приоткрыта. Он снова в нерешительности окинул взглядом тихую улицу. Затем подошел к двери, просунул голову в щель и громко поприветствовал того, кто был внутри.
Голос его эхом отозвался в пустом вестибюле. Свет там был слабый, голубоватый, но Келсо даже с порога увидел, что пол выложен белыми и черными плитами. Слева начиналась широкая лестница. В доме сильно пахло прогорклой пылью и старыми коврами и царила нерушимая тишина, точно он многие месяцы стоял закрытым. Келсо открыл дверь пошире и шагнул внутрь.
И снова позвал.
Теперь у него было два пути: остаться у двери или войти в дом. Он вошел в дом, и тотчас, как перед лабораторной крысой, помещенной в лабиринт, перед ним открылись другие возможности. Он мог остаться там, где был, мог войти в дверь слева, или подняться по лестнице, или направиться по коридору, ведущему в темноту, или шагнуть в одну из трех дверей справа. На секунду изобилие вариантов парализовало его. Но лестница была как раз перед ним и казалась наиболее правильным выбором, а кроме того — возможно, подсознательно, — ему захотелось быть наверху, чтобы иметь преимущество над теми, кто мог находиться на нижнем этаже, или по крайней мере оказаться на равных, если эти люди уже поднялись наверх.
Ступени были каменные. А на Келсо были коричневые замшевые ботинки на кожаной подошве, которые он много лет тому назад купил в Оксфорде, и, как бы тихо он ни старался ступать, каждый его шаг звучал будто выстрел. Вот и прекрасно. Он же не вор, и, желая подчеркнуть это, он снова крикнул по-русски: «Привет! Есть кто?» Теперь ступени заворачивали вправо, и у него появился широкий обзор: он видел внизу синий колодец вестибюля, прорезанный голубой полосой света, падавшего в открытую дверь. Он поднялся наверх- перед ним оказался широкий коридор, тянувшийся вправо и влево и растворявшийся в обоих концах в рембрандтовском мраке. Прямо перед собой Келсо увидел дверь. Он попытался определить, где находится. Дверь, должно быть, ведет в комнату над входом, ту, откуда выход на чугунный балкон. Что это за комната? Бальный зал? Спальня хозяина? Пол в коридоре был выложен паркетом, и Келсо вспомнилось, как Рапава говорил о потных следах, которые оставлял на натертом полу Берия, спеша к телефону, когда позвонил Маленков.
