Итак, у вас была дочь, товарищ Сафонова? Это очень интересно. Расскажите нам о ней.
Варвара постучала палкой по полу. Ее рот приоткрылся, и уголки поползли вниз.
Это не имеет никакого отношения к истории архангельской партийной организации.
— Но ведь это касается вас лично?
Да, конечно, ее это касается. Как-никак она мать. Но что такое ребенок в сравнении с силами истории? Это вопрос субъективного и объективного. Кто — кого. И других партийных лозунгов, которые она уже не помнит, но они верны и помогали ей жить все это время.
Она совсем сгорбилась.
Келсо достал кожаный мешочек.
— Так уж случилось, что мне кое-что известно о вашей дочери, — начал он. — Мы нашли тетрадь, дневник, который вела Анна. Ведь ее звали Анна, не так ли? И я хотел бы его вам показать.
Ее глаза внимательно, хотя и устало, следили за движениями рук Келсо, когда он начал развязывать шнурок.
Ее пятнистые от старости, как и сама тетрадь, пальцы не дрожали, когда она открыла обложку. Увидев фотографию Анны, она неуверенно прикоснулась к ней, затем прижала ко рту костяшки пальцев. Принялась их посасывать. Медленно поднесла страницу к лицу, почти вплотную.
— Я должен запечатлеть это, — прошептал О'Брайен.
— Не вздумайте пошевелиться, — прошипел Келсо.
Он не видел выражения ее лица, но слышал ее тяжелое дыхание, и у него снова возникло странное чувство, что она их ждала — может быть, долгие годы.
— Где вы это нашли? — наконец спросила она.
— Это откопали. В московском саду. Вместе с бумагами Сталина.
Когда она положила тетрадь на стол, глаза ее были сухи. Она закрыла тетрадь и протянула ее Келсо.
— Нет, вы должны это прочитать, — сказал он. — Это дневник вашей дочери.
Но она замотала головой. Она не хочет этого делать.
— Скажите хотя бы, ее ли это почерк?
— Да. А теперь уберите.
Она словно отмахнулась от тетради и не успокоилась, пока Келсо не спрятал ее в мешок. Затем откинулась к спинке стула правым плечом, прикрыла здоровый глаз ладонью и постучала палкой по полу.
— Анна, — произнесла она через некоторое время.
Итак, Анна.
С чего же начать?
По правде говоря, она уже была беременна Анной, когда выходила замуж. Но в то время на такие вещи не обращали внимания — партия покончила с попами, слава богу.
Ей было девятнадцать лет. Михаил Сафонов был старше ее на пять лет, он работал слесарем по металлу на верфях и состоял членом комитета партии.
Красивый парень. Дочь пошла вся в него. Анна была очень хорошенькая. В этом-то и вся трагедия.
— Трагедия?
И к тому же умная. Она выросла хорошей молодой коммунисткой. По примеру родителей вступила в партию. В детстве была пионеркой. Потом комсомолкой. В форме выглядела — ну прямо как на плакате. Вот почему ее выбрали в делегацию архангельского комсомола для парада на Красной площади, а это высочайшая честь. Выбрали, чтобы она прошла перед глазами самого вождя на майской демонстрации 1951 года.
Потом фотографию Анны напечатали в «Огоньке», все говорили о ней. С этого-то и началось. И все изменилось.
Через неделю приехали товарищи из Центрального Комитета и начали все про нее выяснять. И про семью тоже.
Как только об этом стало известно, кое-кто из соседей начал их избегать. Все-таки, хотя архизлодей Троцкий был уже мертв, его шпионы и саботажники не исчезли. Кто знает, может быть, Сафоновы — вредители и уклонисты? Но, конечно, об этом не могло быть и речи.
Однажды Михаил пришел домой с верфи раньше обычного вместе с товарищем Мехлисом из Москвы. Она никогда не забудет его фамилию. Он-то и передал им добрую весть. Сафоновых тщательно проверили и установили, что они настоящие коммунисты. Особенно они могут гордиться своей дочерью: ее отобрали для специальной партийной работы в Москве — для обслуживания высшего руководства. Домашнего обслуживания, но тем не менее эта работа требует ума, умения хранить тайны. А потом дочь вернется к учебе с самыми лучшими характеристиками.
Анна... ну, как только Анна услышала об этом, ее уже было не остановить. Варвара тоже обрадовалась. Только Михаил был против. Что-то случилось с ним. Ей больно об этом говорить. Случилось это еще во время войны. Они ни разу это не обсуждали, за исключением одного случая, когда Анна восхищалась гением товарища Сталина. Михаил сказал, что видел на фронте, как умирали его товарищи, и если товарищ Сталин такой гений, почему же погибли миллионы людей?
Варвара велела ему выйти из-за стола, вот этого самого — она постучала по столешнице рукой, — выйти во двор за глупость, которую он себе позволил. Нет, это после войны он стал совсем другим человеком, чем раньше. Даже не пошел на вокзал проводить дочь.
Она замолчала.
— И вы никогда ее больше не видели? — тихо спросил Келсо.
Нет, почему же, удивленно возразила Варвара. Мы ее видели.
Она сделала круговое движение рукой у живота.
Они увидели ее, когда она приехала домой рожать.
Повисла напряженная тишина.
О'Брайен закашлялся и наклонился вперед, низко опустив голову, руки его были плотно сжаты, а локти уперлись в колени.
— Что она сказала? — спросил он.
Келсо сделал вид, что не слышит. Он всеми силами старался сохранить нейтральный тон.
— Когда это было?
Варвара на минуту задумалась, постукивая палкой по полу.
Весной 1952 года, сказала она наконец. Вот так. Она приехала поездом в марте 1952 года, когда начались первые оттепели. Приехала без предупреждения — просто вошла в дом, ничего не объясняя. Ей и не надо было отчитываться. Достаточно было на нее посмотреть. Она находилась уже на седьмом месяце.
— А кто отец... Она что-нибудь сказала? Нет.
И резко встряхнула головой.
— Но у вас имелись предположения? — спросил Келсо.
Нет, она ничего не говорила об отце, о том, что случилось в Москве, и вскоре они перестали спрашивать. Она сидела в углу и ждала срока. Она стала очень молчалива и совсем не похожа на их прежнюю Анну. Она не виделась с друзьями, вообще не выходила за порог. По правде сказать, она была напугана.
— Напугана? Чем?
Предстоящими родами, разумеется. Разве это непонятно? Ох уж эти мужчины! — сказала Варвара. Разве они что-нибудь понимают? Естественно, она боялась. Любая на ее месте боялась бы. Да и ребенок не давал ей покоя, маленький дьяволенок. Он высосал из нее всю доброту. Толкался, как настоящий дьяволенок! Так они и сидели вечерами и смотрели, как колышется ее живот.
Время от времени приезжал товарищ Мехлис. И тогда в начале улицы стояла машина, в которой сидели несколько человек.
