Фрау Лютер удивленно посмотрела на него:
– Откуда вы знаете?
Накладка. Но он нашелся.
– Должно быть, читал в личном деле вашего мужа.
– Невероятно. – Удивление опять сменилось подозрительностью. – Он никому об этом не сообщал.
– Почему?
Она собиралась поставить его на место, ответив: «Какое вам дело?» – или что-то вроде этого, но, увидев выражение лица Марша, передумала. Сказала отрешенно:
– Я его просила, герр штурмбаннфюрер. Но он ни в какую. И не говорил почему.
– Как это было?
– Это случилось прошлой зимой. Мы собирались провести вечер дома. В последний момент позвонили друзья, и мы поехали поужинать у «Хоршера». Когда вернулись, в этой самой комнате находилось двое мужчин. – Она оглядела комнату, словно кто-то продолжал в ней прятаться. – Слава Богу, с нами приехали друзья. Если бы мы были одни… Увидев, что нас четверо, они выпрыгнули из окна. – Она указала рукой за спину Марша.
– Итак, он поставил сигнализацию. Принял ли он дополнительные меры предосторожности?
– Нанял охрану. Четверых. Они работали посменно. Держал их до Рождества. Потом решил, что им нельзя доверять. Он был так напуган, герр штурмбаннфюрер.
– Чем?
– Он мне не говорил.
Снова появился носовой платок. Из графина в стакан была отправлена ещё одна доза шерри. Губная помада оставляла на краях стакана жирные розовые разводы. Вот-вот снова польются слезы. Марш, пожалуй, ошибался: она, несомненно, боялась за своего мужа, но ещё больше опасалась, что он её обманывает. В голове одно за другим мелькали сомнения, находя отражение в глазах. Другая женщина? Преступление? Тайна? Бежал из страны? Уехал навсегда? Ему стало жалко её, и он подумал было, не сказать ли ей, что гестапо завело против её мужа дело. Однако зачем причинять женщине лишние страдания? Все равно скоро узнает. Он надеялся, что государство не конфискует этот дом.
– Мадам, я слишком долго засиделся у вас. – Марш закрыл записную книжку и поднялся. Она схватила его за руку, не сводя с него глаз.
– Неужели я никогда больше его не увижу?
– Увидите, – сказал он. И подумал: «Нет».
Как хорошо вырваться из темной затхлой комнаты на свежий воздух! Гестаповцы все ещё сидели в своем «БМВ» и следили за ним, когда он выходил. После секундного колебания он повернул направо и направился к станции «Ботанический сад».
Четыре охранника!
Теперь он начинал понимать. В пятницу утром встреча на вилле Булера, в которой участвовали Булер, Штукарт и Лютер. Паническая встреча, старики в холодном поту от страха, и не без оснований. Возможно, они распределили обязанности. Во всяком случае, в воскресенье Лютер улетел в Цюрих. Марш был уверен, что это он должен был в понедельник утром послать из цюрихского аэропорта коробки с шоколадом, возможно, перед пересадкой на другой самолет. Что они означали? Не подарок – сигнал. Говорило ли их получение, что он успешно справился с заданием? Или же, наоборот, что все сорвалось?
Марш оглянулся. Да, теперь за ним следили. В этом он был почти уверен. У них было время организовать слежку, пока он находился в доме Лютера. Кто же они? Женщина в зеленом пальто? Студент на велосипеде? Бесполезно гадать. Гестапо было ему не по зубам. Их, по крайней мере, трое или четверо. Он ускорил шаг. Станция была уже недалеко.
Вопрос: вернулся ли Лютер из Цюриха в Берлин во второй половине дня в понедельник или же остался за границей? Марш был склонен считать, что все же вернулся. Вчера утром на виллу Булера звонил Лютер: «Булер? Отвечай. Кто это?» – в этом он был уверен. Итак, предположим, что Лютер отправил посылки перед самой посадкой на самолет, скажем, около пяти часов. Он мог прибыть в Берлин около семи в тот же вечер. И исчез.
«Ботанический сад» – остановка пригородной электрички. Марш купил за марку билет и болтался около контролера, пока не подошел поезд. Вошел в него и, как только стали закрываться двери, выскочил и побежал по пешеходному мостику на другую платформу. Через две минуты он сел в поезд, идущий в южном направлении, а в Лихтерфельде снова сделал пересадку. На станции было безлюдно. Он пропустил первый поезд, сел во второй и устроился на сиденье. Единственной спутницей в вагоне оказалась беременная женщина. Он улыбнулся ей, она отвела взгляд. Хорошо.
Лютер, Лютер. Марш закурил. Почти семьдесят, больное сердце, слезящиеся глаза. Болезненно подозрителен, не доверяет даже собственной жене. Они приходили за тобой полгода назад, но на тот раз тебе повезло. Почему ты решил бежать из берлинского аэропорта? Прошел таможню и решил позвонить своим сообщникам? В квартире Штукарта телефон рядом с залитой кровью спальней не отвечал. В Шваненвердере, если верить заключению Эйслера о времени смерти, Булера уже застигли врасплох его убийцы. Оставили ли они звонки без ответа? Или же один из них ответил, пока остальные держали Булера внизу?
Лютер, Лютер, что-то заставило тебя спасать свою шкуру – бежать под ледяным дождем в понедельник ночью.
Он вышел на Готенландском вокзале. Вокзал был ещё одним воплощением фантазии архитектора – мозаичные полы, полированный камень, стеклянные витражи тридцатиметровой высоты. Режим позакрывал церкви и взамен выстроил похожие на соборы железнодорожные вокзалы.
Глядя вниз с высокого перехода на тысячи спешащих пассажиров, Марш почти пришел в отчаяние. Мириады жизней, каждая со своими тайнами и мечтами, несущая свое бремя вины, сновали под ним, не соприкасаясь друг с другом, каждая сама по себе. Представить только, что он должен найти в этой массе одного пожилого человека. Впервые эта мысль поразила его как фантастическая, нелепая. Да разве он сможет!
А Глобус мог. Марш уже заметил, что прибавилось полицейских патрулей. Должно быть, это произошло за последние полчаса. Полицейские орпо проверяли документы у всех мужчин старше шестидесяти лет. Куда-то повели бродягу, не имеющего документов. Тот возмущался.
Глобус! Марш отошел от перил и ступил на движущийся вниз эскалатор. Нужно было отыскать в Берлине единственного человека, который мог спасти ему жизнь.
4
Проехать по центральной линии городской электрички – значит, как утверждает имперское министерство пропаганды и культурного просвещения, совершить путешествие в германскую историю. Станции «Берлин-Готенланд», «Бюловштрассе», «Ноллендорфплатц», «Виттенбергплатц», «Нюрнбергерплатц», «Гогенцоллернплатц» – как нанизанные на нитку жемчужины.
Вагоны на этой линии были довоенного выпуска. Красные для курящих, желтые для некурящих. Жесткие деревянные скамьи за тридцать лет отполированы до блеска задницами берлинцев. Большинство пассажиров едет стоя, держась за потертые кожаные петли и ритмично покачиваясь вместе с вагонами. Объявления призывают их стать доносчиками: «Выгода для безбилетника – потеря для берлинца! Сообщайте властям о всех нарушениях!», «Уступил ли ты место женщине или ветерану? В противном случае штраф: 25 рейхсмарок!»
