— Да, — объявила она, убирая руки. — Я тебе верю!
Тяжкий груз свалился с плеч Коннора.
«Я тебе верю!»
Он сам не знал, почему ему так сильно требовались эти слова и почему Аделаида почувствовала необходимость произнести их именно таким образом. Но он нуждался в них и готов был принять их любым образом, каким ей вздумается их провозгласить. Кроме того, видеть теперешнее выражение ее лица было гораздо лучше, чем смотреть на ее слезы. Порку на море переносить было легче, чем видеть Аделаиду в слезах.
— Ладно! — бодро объявила Аделаида. — Так что мы станем делать с этой историей?
Говорила она энергично, однако Коннор все еще различал тревогу в ее глазах. Она усиливала возмущение, нараставшее в нем с того момента, как жена начала рассказывать ему об угрозах Вольфганга. Осторожно стараясь скрыть кипевший внутри гнев, он отвел с ее щеки выбившийся из прически локон, мечтая также легко прогнать ее страх.
— У нас есть время до конца недели. — С этими словами он поцеловал ее в лоб. — Дай мне день, чтобы разобраться, какие у нас имеются варианты.
Глава 24
Коннору не понадобился день, чтобы рассмотреть все возможности. Он точно знал, что ему следовало делать.
Первым делом он уговорил Аделаиду лечь и отдохнуть в их комнате. Сначала он ее уговаривал, потом требовал, затем умолял, потом испробовал все три подхода одновременно, и это наконец подействовало.
Она ворчала и фырчала, но тем не менее заползла под одеяло и пообещала остаться в постели по крайней мере на час. Это дало Коннору время отыскать Вольфганга в его покоях.
Он не стал стучать, а просто взял у домоправительницы ключ и решительно вторгся в комнату шурина.
— Добрый вечер, мистер Уорд.
Вольфганг стоял около умывальника с перчатками в руках, готовый отправиться в ночь на поиски развлечений.
— Проклятие, вас что, не учили стучаться?
— Да, — произнес Коннор, закрывая за собой дверь.
Он пересек комнату, получая какое-то мрачное удовольствие от того, как дернулся Вольфганг и как забегали его глаза.
— Вы хотите мне что-то сказать? — спросил Вольфганг, выпячивая подбородок, словно упрямое дитя. — Тогда выкладывайте.
— Значит, поговорим откровенно. Не так ли? Отлично, — сказал Коннор, облокачиваясь на умывальник. — Вы мне не нравитесь. Единственная причина, по которой я от вас не избавился, — это потому что ваша сестра все еще сохраняет нежность к мальчику, которым вы когда-то были. До последнего времени я не видел в этом никакого вреда. Поэтому из уважения к жене я был с вами терпелив и снисходителен.
Вольфганг отбросил перчатки и презрительно скривил рот.
— Я никогда не хотел вашего...
Коннор быстро схватил Вольфганга за горло и в мгновение ока прижал его к стене.
— Моя снисходительность закончилась.
Вольфганг что-то забормотал, протестуя, и стал ногтями отрывать от себя руки Коннора, на что Коннор не обратил никакого внимания.
— Вы использовали сына в качестве угрозы?
Но у Вольфганга не было возможности отвечать. Впрочем, необходимости в ответе тоже не было. Коннор задал этот вопрос лишь для того, чтобы продлить разговор и продлить удовольствие от сжатия горла этого негодяя. Ему хотелось продолжать это и видеть, как тот закатывает глаза... Тот, видите ли, хочет забрать Джорджа?! Хочет причинить боль Аделаиде?
— Я отправлю вас в ад, если вы доставите хоть секунду боли этой семье! Я вас распотрошу! Вам понятно?
Он слегка ослабил хватку, давая Вольфгангу шанс кивнуть, но молодой человек был то ли слишком упрям, то ли слишком глуп, чтобы им воспользоваться.
— Вы этого не можете, — прохрипел Вольфганг. — Аделаида ненавидит меня, но никогда не согласится на физическое...
Коннор вновь сжал ему горло, наклонился ближе и прошептал:
— Аделаида никогда ничего не узнает.
Он подождал, пока свет жуткого понимания разлился по лицу шурина. Бывало много всяческих трагических случайностей, которые могли произойти с человеком... падение с лошади, внезапное столкновение с мчащимся экипажем или несчастный случай на охоте... Коннор не собирался устраивать ничего подобного, но ему было важно, чтобы Вольфганг в это поверил.
— Я понятно все объяснил?
Он снова слегка отпустил горло Вольфганга.
— Да, — подавился слюной Вольфганг. — Да...
— Отлично. — Коннор совсем отпустил его и с удовлетворением смотрел, как тот обмякшей кучей съехал по стене на пол. — Вы должны сэру Роберту четыре тысячи фунтов?
Отдышавшийся и откашлявшийся Вольфганг ответил не сразу. Вылезшие на лоб глаза метнулись в сторону в очевидной попытке солгать. Коннор открыто сжал и разжал кулак, напоминая шурину, что врать не стоит.
— Ну?!
— Письма! — почти выплюнул Вольфганг, и это признание словно открыло пробку. Вся драчливость покинула его. Со стоном прикрыв глаза, он запрокинул голову. — У него есть письма.
— Какого рода письма?
— О Боже... — проныл он. — Они от меня... лорду Стайтсу.
Коннор знал это имя.
— Вы заигрывали с сыном герцога?
Не мудрое поведение, но гораздо более распространенное, чем считают.
Вольфганг помотал головой:
— Нет. Он взял деньги у своего отца. По моему предложению.
— На что?
— На одну финансовую схему... — Жалкий смешок вырвался из его горла. — Он влюбился в эту идею. Просто слюной изошел при мысли надуть собственного отца на деньги.
А в письмах наверняка была расписана каждая деталь предполагаемого преступления. Идиот... мальчишка!..
— Сколько?
— Десять тысяч. Мы должны были получить по пять тысяч каждый, но он захватил все.
— Как сэр Роберт достал эти письма?
— Не знаю! — Глаза Вольфганга широко распахнулись. — Какая к черту разница? Я обокрал герцога. Понимаете, что это значит? Вы можете себе представить, что станет со мной, когда он узнает правду?
Учитывая участие в этом деле герцогского сына, Коннор предполагал, что наказание Вольфганга будет быстрым и тихим. Быстрая отправка на каторгу или внезапное исчезновение были наиболее вероятным исходом. Очень жаль, что он не мог гарантировать первый вариант.
Коннор смотрел, как подбородок молодого человека опускается на грудь, и с трудом удержался, чтобы не поддать его снова вверх носком сапога.
— Ты, Вольфганг, тупая эгоистичная задница! Но ради твоей семьи и для спасения своей шеи ты на ближайшие двадцать четыре часа притворишься, что это не так, и будешь делать то, что тебе говорят. Понял?
