Пролог
Маркиз Энгели был не настолько ожесточен, чтобы считать, что царство двуличности — исключительное владение женщин. В эту минуту, однако, он был ожесточен ровно настолько, чтобы вынашивать мысль, что это царство населено главным образом женщинами и весьма успешно правит им сама величайшая королева притворства, вдовствующая леди Энгели… его дражайшая мачеха.
И если мысль эта и содержала в себе чуть больше драматизма, чем пристало мужчине его положения, что ж, он чувствовал, что вполне имеет право на это прегрешение.
В комнате было жарче, чем в преисподней.
В качестве уступки южному итальянскому солнцу и он, и его слуга Кинкейд были в рубашках и босиком. Они распахнули окна и двери, но бумаги, покрывающие маленький письменный стол и усеивающие пол, лежали неподвижно, нетронутые даже намеком на ветерок. Один лишь зной вливался в тесную комнату, отчего на лбу маркиза выступали бисеринки пота.
— Взгляни на это, Кинкейд. — Маркиз вытер влажную ладонь о платок, прежде чем протянуть расписку, которую читал. — Семьдесят пять фунтов Приюту агнцев Божьих в Восточном Лондоне.
Кинкейд, который, несомненно, после существенной внутренней борьбы между гордостью и практичностью сидел на полу, наполовину заваленный гроссбухами и бумагами, написанными этой сумасшедшей за двадцать лег, поднял глаза.
— Это благотворительное заведение мне незнакомо, милорд.
— Еще бы, — отозвался маркиз, — ведь Приюта агнцев Божьих в Восточном Лондоне не существует.
Он отшвырнул бумагу и схватил следующую, содержание которой рассмешило его.
— Восемьдесят фунтов ежегодно на содержание некоей мисс Блайт, дочери мистера Роберта Блайта и законной подопечной маркиза Энгели. — Он взмахнул бумагой. — Подопечная. Мой отец, который с трудом выносил вид собственных отпрысков, согласился взять на себя заботу о маленькой девочке? Какая наглая ложь! Почему же никто из нас раньше не замечал вероломства этой женщины?
— Ваш батюшка был весьма увлечен вашей мачехой.
Маркиз отшвырнул и эту бумагу.
— Во всяком случае, насколько он был способен на подобное чувство.
— Одну минуту, милорд. Как зовут дитя?
Маркиз нахмурился.
— Мисс Блайт, — повторил он, уверенный, что Кинкейд прекрасно слышал и в первый раз. — На тебя жара действует? Быть может, короткий перерыв…
— Перерыв желателен, но необязателен. Я спрашивал про ее имя.
— А… — Маркиз пробежал глазами подробные списки покупок, связанных с гардеробом и содержанием маленькой девочки. Без сомнения, все выдуманное. — Вот — Уиннифред. Мисс Уиннифред Блайт.
— Уиннифред. — Кинкейд заморгал, его угловатое лицо осветили понимание и веселая улыбка. — Фредди. Господи помилуй, я совсем забыл.
— Ты хочешь сказать, что этот ребенок существует?
— Да, по крайней мере, существовал двенадцать лет назад. Дочка викария, маленькая Аннабелла Холмс, писала о ней вскоре после того, как мы уехали из дома вашего батюшки. Очаровательное дитя, Аннабелла. Такое развитое чувство абсурда для столь юного возраста.
— Именно по этой причине она и стала любимицей моего брата, — добавил маркиз, вспомнив, что Гидеон, похоже, никогда не возражал против того, чтобы Анна всюду бегала за ним по имению, засыпая вопросами.
Но это было до того, как Гидеон ушел на войну. Сейчас он другой человек. Совсем другой. Сейчас он бы уже не приветствовал обожание малышки.
— О чем говорилось в письме?
— Если я правильно помню, ваш батюшка и мистер Блайт присутствовали на большой и весьма разгульной охотничьей вечеринке, во время которой какой-то пьяный гость поджег конюшню. У мистера Блайта, судя по всему, хватило храбрости вбежать в горящую конюшню и вывести лошадей, но не хватило ума уберечься самому. Рухнув на траву, Блайт обратился с предсмертной просьбой к ближайшему человеку, который стоял рядом с ним, — к вашему отцу.
— Взять на попечение его дочку? — догадался маркиз.
— Э, нет. «Взять Фредди», полагаю, он сказал именно так. Как понимаете, ваш батюшка и мистер Блайт были всего лишь знакомцами, и его милость предположил, что «Фредди» — это сын. По-видимому, из чувства признательности Блайту за спасение призовых лошадей он согласился — перед свидетелями — позаботиться о его ребенке… Ох и шуму было, когда привезли малышку Уиннифред. Его милость взъярился, уверенный, что Блайт нарочно ввел его в заблуждение. И только согласие вашей мачехи самолично позаботиться о том, чтобы пристроить девочку, успокоило его.
— Она единственный человек, которому удавалось его успокоить, в этом следует отдать ей должное. Мне почти жаль, что я этого не видел. — Маркиз еще раз просмотрел цифры. — Если леди Энгели следовала своей обычной схеме — красть половину суммы от тех трат, которые действительно имели место, то девочке остается сорок фунтов в год. Не густо…
Кинкейд расчистил место среди горы гроссбухов, чтобы встать.
— И когда леди Энгели исчезла, денежные поступления, должно быть, прекратились?
На минуту в комнате повисло тяжелое молчание.
— Больше полугода назад, — тихо промолвил маркиз. — Черт побери. Тут есть адрес. — Он постучал по бумаге. — Мердок-Хаус, Энскрам, Шотландия. Это возле границы, верно? Я напишу Гидеону. Будем надеяться, содержание выплачивалось ежегодно и мисс Блайт по-прежнему живет там. Это дело еще не поздно уладить.
— В ваше отсутствие ваш брат управляет имением. Быть может, нам было бы разумнее вернуться…
— Нет. — Слово вырвалось резче, чем намеревался произнести маркиз, и он устало провел рукой по лицу. — Прошу прощения. Из-за этой жары и бесплодности наших поисков я немного не в себе. Гидеон переложил ответственность за имение на нашего секретаря чуть ли не раньше, чем я успел попросить его заняться этим. Брату нужно какое-нибудь дело. Какая-нибудь задача.
Что-нибудь, подумал маркиз, что хоть немного развеет уныние, которое брат пытается скрыть за веселым остроумием и беззаботной улыбкой.
— Игра в странствующего рыцаря пойдет Гидеону на пользу.
Кинкейд слегка кивнул, выражая свое согласие, но помедлил, прежде чем заговорить:
— А вы не думали о том, что… какие-то сведения из тех, что мы ищем, могут храниться не здесь?
Маркиз предпочел оставить без внимания косвенный намек, содержащийся в этих словах.
— Если они не здесь, то у вдовствующей маркизы. Когда мы найдем ее… — Тогда они найдут все, что мачеха украла за столько лет. — Когда мы найдем ее… то найдем и Роуз.
Когда Кинкейд заговорил снова, голос его был мягок и пронизан сочувствием старого друга:
— Прошло уже больше двенадцати лет, милорд. Двенадцать лет, и ни единого словечка. Прошу вас. Вы должны смириться с мыслью, что Роуз мы не найдем. Велика вероятность, что леди умерла.
