И все же, немножко извернувшись, она могла разглядеть то, что они проезжали, и долго наблюдала, как извивается маленькая речушка, то приближаясь к дороге, то отдаляясь от нее, рассекая пастбища, исчезая в рощицах и вновь появляясь с другой стороны. Это была та самая речка, что течет по земле Мердок-Хауса. И не выпускать ее из виду было все равно что не выпускать из виду дом.
Она не помнила, как уснула, и представления не имела, как долго проспала, но, едва открыв глаза, поняла, что произошла какая-то ужасная и пугающая перемена.
В животе образовалась тупая боль, и, стоило пошевелиться на сиденье, чтобы уменьшить дискомфорт, обнаружилось, что движение лишь усилило тошноту. Пульсация, начавшаяся в затылке, стала растекаться, пробралась к вискам, пересекла лоб и угнездилась под веками. Уиннифред поднесла ко лбу дрожащую руку.
Неужели ее лихорадит? Кожа на ощупь горячая и липкая, но, не страдая никогда ничем, кроме простуды и легкого озноба, она понятия не имела, что это может означать. Испугавшись, Уиннифред прижала пальцы к глазам. А вдруг она подхватила что-нибудь в тюрьме или от кого- то из гостей на званом обеде? После стольких приготовлений, стольких трудов неужели она все испортит, свалившись с каким-нибудь недугом?
Она уронила руку и сделала медленный вдох. Нет, ни за что. Она не лишит Лилли возможности побывать в Лондоне. Словно в насмешку над ней, карету тряхнуло на ухабе, и ее охватил трепет.
В отчаянии Уиннифред заставила себя втянуть в легкие воздух, которые как будто сдавило, и закрыла глаза. Она боролась с подступающей тошнотой, но с каждым толчком и раскачиванием кареты желудок ее судорожно сжимался, пока она не поняла, что больше не выдержит ни секунды.
Сдавшись, она наклонилась вперед и заколотила по крыше кареты.
— Стойте! Остановите карету!
Уиннифред смутно сознавала, что Лилли резко села.
— Фредди! Фредди, что случилось? Что…
Уиннифред распахнула дверцу кареты, едва та, замедлив ход, остановилась, запуталась в юбках и споткнулась, спеша поскорее выбраться наружу.
— Фредди, ради Бога! Куда…
— Нет. Тошнит. Оставь меня.
Она побежала через маленький лесок под уклон, ведущий к речке. Потом упала на колени и опустошила желудок в воду. Это было ужасно, просто ужасно, ее буквально выворачивало наизнанку. Когда это наконец закончилось, она почувствовала себя чуть-чуть лучше. Ей удалось прополоскать рот, прежде чем она перекатилась на спину и уступила всепоглощающему желанию закрыть глаза и отдохнуть.
Она почувствовала, как прохладная рука скользнула ей под шею, и Уиннифред оттолкнула ее, не думая и без особой силы. Ей не хотелось, чтобы кто-то был здесь, чтобы ее видели такой слабой и уязвимой. Ладонь передвинулась на лоб, и Уиннифред опять шлепнула по ней.
— Ну-ну, хватит.
Голос Гидеона, необычайно низкий и скрипучий, послышался откуда-то сверху. Если б у нее были силы, она бы застонала. Ну почему это должен быть он? Там же еще с полдюжины других людей, и если кому-то обязательно надо быть свидетелем ее унижения, почему это не мог быть кто-то из них?
— Уходите.
— Не сейчас. — Его руки двинулись к ее горлу и пощупали под подбородком. — Где-нибудь болит, Уиннифред?
Болит? Он что, шутит?
— Везде.
— Я знаю, дорогая, но где-нибудь в особенности? Острые боли в боку или в груди?
— Нет. Тошнит. Голова болит. Уходите.
Он подложил ей под голову что-то мягкое, потом поднялся и отступил. На минуту Уиннифред показалось, что он правда послушался ее и ушел. По телу пробежал озноб, и она поежилась. Повернувшись на бок, она подтянула колени кверху в попытке побороть озноб — и внезапный порыв окликнуть Гидеона.
«Не оставляй меня. Не оставляй меня здесь».
Он не оставил ее, во всяком случае, не надолго. Через несколько минут он вернулся, мягко укрыл ее дрожащее тело пледом и подоткнул его между ней и холодной землей.
Уиннифред свернулась калачиком, согреваясь.
— Со мной все в порядке, — слабо сказала она. — Все хорошо.
— Будет, — согласился он и провел влажной тряпкой по ее разгоряченному лбу и щекам.
Оставив тряпку охлаждать ей затылок, он занялся чем-то еще.
Эти звуки странно успокаивали, и она долго просто лежала, не шевелясь, слушая хруст листьев у него под ногами. Хоть она и понимала, что это невозможно, но могла бы поклясться, что даже различала его запах — мыла, лошади и мужчины. Глубоко вдыхая через нос, она ощущала, как эта иллюзия успокаивает ее. Мало-помалу тошнота и головная боль отступили, и Уиннифред задремала.
Она не открывала глаз, пока не почувствовала, как Гидеон убрал волосы с ее лица.
— Просыпайтесь, милая.
Она заморгала, попробовала сглотнуть и с облегчением обнаружила, что тошнота прошла. Но, ох, ей надо чего-нибудь попить.
— Пить, — сипло выдавила она.
— У меня тут есть кое-что. Может, попробуете сесть?
Он обхватил ее руками, что она могла бы найти приятным, если б не была такой несчастной, и мягко приподнял в сидячее положение.
Уиннифред пыталась помочь ему в этом, но руки и ноги были такими тяжелыми, что самое большее, на что она оказалась способна, — это ухватиться за лацканы его сюртука и тупо пялиться на расслабленный узел шейного платка.
Гидеон освободил одну руку, чтобы заправить волосы ей за ухо.
— Давайте не будем спешить и посидим здесь минутку, хорошо?
Уиннифред осторожно кивнула и была приятно удивлена, когда голова не скатилась с плеч. Шея казалась слепленной из пудинга.
— Долго я спала?
— Минут двадцать или около того.
Всего-то? А кажется, будто она провалялась на земле несколько часов.
Его рука мягкими круговыми движениями гладила ей спину.
— Знаете, вы здорово напугали Лилли. Она пыталась последовать за вами, когда вы выпрыгнули из кареты. Не очень хороший из нее следопыт, а?
— Никудышный, — тихо согласилась Уиннифред. — Где она?
— Хотите, чтоб я привел ее?
— Нет, она будет суетиться.
Гидеон усмехнулся:
— Так я и подумал. Я попросил ее подождать у дороги с остальными… после того как помог ей выбраться из леса.
Так приятно было почувствовать, как губы ее изгибаются в улыбке.
— У нее нет чувства направления. Она все еще беспокоится?
— Озабочена, да, но не беспокоится. Она передала это со мной.
Он отвел руку за спину и предъявил зубную щетку и зубной порошок.
Слишком признательная, чтобы обращать большое внимание на свое смущение, Уиннифред отпустила Гидеона и схватила их так, словно они были сделаны из золота.
