На его лице промелькнул мимолетный страх, прежде чем Гидеон успел его спрятать.
— Я бы и близко не подпустил вас к военному кораблю.
Она оставила без внимания его отговорку.
— Зная то, что знаете сейчас, куда бы вы меня поместили?
— Это нелепо.
Он отошел от окна и от нее, словно чтобы отдалиться от вопроса. Но Уиннифред не собиралась позволить ему убежать. Она сделала два шага вперед.
— Куда, Гидеон?
— Оставьте…
Еще шаг.
— Куда?
Он умоляюще покачал головой:
— Бога ради…
Один последний шаг, и она стоит прямо перед ним.
— Скажите, куда?
— Я бы поместил вас в чертов трюм!
Она обхватила его щеку ладонью.
— Потому что это самое безопасное место на корабле. Потому что я дорога вам и это лучшее, что вы могли бы сделать для меня. То, что случилось бы после, от вас бы не зависело.
— Они были детьми, — хрипло прошептал он. — Невинными душами. Я должен был защитить их.
— Даже вам не под силу остановить пушечное ядро.
— Я должен был…
— Нет. Вы ничего не могли сделать, Гидеон. Ничего. Так уж случилось.
Гидеон крепко зажмурился и покачал головой. Он не желал слышать этих слов, не желал признавать, что они могут быть правдой.
Так уж случилось.
Ему известно, что основное человеческое желание — владеть ситуацией, понимать, знать причины почему. Он знает, что стремление познавать значение событий в жизни — как крупных, так и мелких, как счастливых, так и трагических — приводит людей к религии, философии, науке. От этих поисков исходит величие и благородство; утешение, что ответы найдены.
Но возможно, бывают случаи, когда объяснения нет, и, быть может, менее пугающе винить себя, чем признаться в своей беспомощности, и легче взвалить вину на себя, чем принять то, что никто не виноват. Но все, что угодно, лучше, чем думать о том, что шестеро мальчишек бессмысленно погибли в трюме корабля и в этом некого винить.
Кто-то должен быть виноват.
Гидеон отнял ее руку от своего лица и выпустил.
— Мне очень жаль.
Уиннифред вглядывалась в его лицо.
— Я не понимаю.
Он вздохнул, проталкивая ком боли глубже в грудь.
— Вы и я. Это невозможно.
— Но я же вам небезразлична, — прошептала она. — И вы мне. Почему?..
— Они мне тоже были небезразличны.
— Ну конечно же…
— Нет, Уиннифред.
Она отвернулась и долго смотрела на огонь, ничего не говоря. Ему хотелось заполнить тишину, но он не мог придумать, что сказать. Объяснять больше было нечего.
Уиннифред наконец заговорила, не оборачиваясь к нему:
— Это… это ваше последнее слово?
— Да.
Она опустила глаза.
— И я не могу ничего сказать, чтобы переубедить вас? Хотел бы он, чтобы она посмотрела на него.
— Нет.
Она чуть заметно кивнула:
— Что ж, ладно.
И на этот раз, когда она направилась к двери, он не остановил ее.
Глава 30
Долгое время после ухода Уиннифред Гидеон стоял посреди комнаты, устремив взгляд в коридор.
Он рассказал ей. Рассказал ей все. Поделился с ней бременем, которое обещал нести один. Хотелось проклинать себя за это, но он не видел смысла. Паршивее, чем сейчас, просто быть не может.
«Вы и я. Это невозможно».
Он всегда знал, что это правда, но до сих пор не произносил этих слов вслух. И никогда не намеревался говорить их Уиннифред. Если б он был поосторожнее и чуть меньше сосредоточен на себе, ему и не пришлось бы. Он знал, что его интерес взаимен. Видел огонек желания в глазах Уиннифред и чувствовал, как она таяла в его объятиях, когда они целовались. Но Гидеон намеренно игнорировал все это, дабы потворствовать своему эгоистичному желанию быть с ней.
Что ж, больше этого не будет. Сделанного не воротишь, но он может хотя бы частично исправить то зло, которое уже причинил, и постараться не причинять нового.
Он найдет способ снова наладить их отношения, достаточно приятные, чтобы она чувствовала себя легко в его обществе… которое он намеревался в будущем сильно ограничить.
Невозможно избежать его обязанности сопровождать дам на балы и вечера, но свободное время он может проводить, навещая друзей или расслабляясь в своем клубе. Это он может. И сделает.
Дабы доказать это, он схватил сюртук, сунул руки в рукава и покинул кабинет. Он проведет несколько часов в «Уайтсе», решил Гидеон, даст Уиннифред немного времени, а себе — пространства. А потом позаботится о том, чтобы вернуть непринужденные отношения между ними. Сдержанные, но непринужденные.
Он уже потянулся за шляпой и перчатками в холле, когда парадная дверь с треском распахнулась.
Люсьен ввалился в дом, совсем непохожий на гордого и надменного пэра королевства, которым должен был стать, как надеялся их отец. Волосы его были растрепаны ветром, дорожная одежда на его высоком, сухощавом теле помялась и запылилась, а резкие черты заострились, что говорило о слепой решимости и недосыпании.
Люсьен вскинул на него глаза.
— Гидеон! Где она?
Неожиданно, несмотря ни на что, у Гидеона возникло непреодолимое желание улыбнуться.
— Добро пожаловать домой, Люсьен. Как прошла поездка?
— Насыщенно. Где…
— У меня все хорошо, спасибо. Ты получил мое письмо?
— Оно нашло меня в Берлине. А…
— Леди Энгели?
— Мертва, — нетерпеливо ответил Люсьен. — Отравилась опиумом два месяца назад.
— Опиумом? — Гидеон коротко выдохнул. — Я понятия не имел, что она наркоманка. Но это объясняет безумие… А где Кинкейд?
— Остался уладить еще кое-какие незаконченные дела. Бога ради, старик, где она?
Гидеон пожалел брата.
— Наверху.
Словно в доказательство его слов, Лилли внезапно появилась на верху лестницы. Она положила руку на перила, посмотрела вниз и замерла.
Люсьен тоже застыл.
— Роуз.
Не желая вмешиваться, но и не собираясь пропустить, что будет дальше, Гидеон попятился к открытой двери в столовую, чтобы оттуда понаблюдать за разворачивающейся сценой.
Лилли опомнилась первой. Она продолжила спускаться по лестнице и, не дойдя несколько ступенек, остановилась.
