— Я бы хотела… — Она откашлялась и устремила взгляд на его плечо. — Я бы… хотела… — Она снова откашлялась.
Вит нахмурился.
— Ты что, простудилась, чертовка?
— Я?! — уставилась на него Мирабелла. — Ох… Ох, нет. Я… — Ей удалось сдержаться и не закашлять снова. — Просто я…
— А похоже, что простудилась.
— Нет, нет…
— Когда мы вернемся, пусть кухарка приготовит тебе чашку ее специальной настойки, той, что от насморка. Она творит чудеса и при ангине.
— Я в порядке, Вит, честно.
«Это ненадолго, — подумала Мира, — если домашние и прислуга решат, что я не только покалечилась, но и подцепила простуду». Из-за того, что Вит смотрел на нее так, как будто всерьез боялся заразиться, она сделала глубокий вдох и — боже правый, она ничего не могла с собой поделать! — откашлялась и четвертый раз.
— Я хочу извиниться за то, что произошло в библиотеке, — поспешно начала Мирабелла. — Ты… был очень добр ко мне, и вместо того чтобы сказать спасибо, я… — «грозилась поколотить тебя тростью твоей же прапрабабушки», мысленно произнесла она, — повела себя непростительно враждебно. Когда мне не по себе, я становлюсь раздражительной. Признаю, что лодыжка все еще болит. Я не говорю, что это оправдывает мое поведение…
— Ничего страшного, чертовка. Извинение принято. Она помолчала немного, затем спросила:
— И все?
— А что ты ожидала услышать?
— Ну, я думала, ты будешь смаковать это, — ответила она, слегка удивившись.
— Несколько дней назад я бы так и сделал, — признался он. — Но у нас договор, если ты помнишь. Почему ты не торопилась с извинениями?
Ей с трудом удалось сдержаться и не заерзать на сиденье.
— Я не хотела, чтоб у тебя появился повод оставить меня дома.
— Обычно я не отвечаю на извинения сарказмом, — сказал он возмущенно.
— Конечно, нет. — Она поспешила согласиться. — Я боялась, что если я расскажу про боль в лодыжке, ты не разрешишь мне пойти с тобой.
— И решила скинуть камень с души, когда мы отъедем на безопасное расстояние от Хэлдона?
На этот раз она все-таки заерзала.
— Именно.
— Я так и думал.
Она осмелилась взглянуть на него.
— Значит, ты не злишься?
— Нет, не злюсь. Если честно, я рад, что своим поступком ты заслужила прощение.
— Что-что?
— Я сам должен принести извинения, — стал объяснять он. — И после того, как я столь великодушно, столь самоотверженно, столь…
— Я уже поняла, Вит.
— …столь терпеливо принял твои извинения, тебе ничего не остается, как принять мои, иначе тебя сочтут мелочной и злопамятной.
— Странноватая у тебя логика.
— Но, если задуматься, — железная.
— И такая же неоспоримая, если не забивать голову и согласиться с тобой, что я и сделаю. — Она повернулась на сиденье, чтобы посмотреть на него. Теперь, когда с извинениями покончили, ей стало уже не так трудно смотреть ему в глаза. — За что ты просишь прощения?
— За то, что заставил тебя шпионить за Кейт, — сказал он, к ее удивлению, серьезно. — Я не должен был этого делать.
— Да, — спокойно согласилась она. — Не должен.
— Мне жаль.
Ее губы изогнулись в улыбке.
— Может, тебе жаль только потому, что подозрения не оправдались?
— Я что-то не припомню, чтобы пытался анализировать твои извинения, — выкрутился он и сосредоточился на дороге.
— Ты спросил, почему я медлила с ними, — заметила она.
— После того как принял их.
— Ты прав, — засмеялась она и откинулась на подушки. — Сейчас это все равно не важно. Извинения приняты, Вит. Хотя, если мы начнем извиняться за каждый проступок, это добром не кончится. Нам просто не о чем будет поговорить.
— Есть в этом доля правды. — Вит задумался. — Давай договоримся не извиняться за то, что было до приезда гостей.
— А я должна буду просить прощения за то, что тебе досталось от матери? — Она лукаво улыбнулась. — Потому что ничуть об этом не жалею.
— Пожалела бы, — сказал он с самодовольным видом, — если бы я осуществил свою месть.
— Раз ты в этом так уверен, то мне не нужно извиняться. Это было бы излишне. — Она хлопнула ладонью, затянутой в перчатку, по ноге. — Как ты собирался мне отомстить?
Вит покачал головой.
— Не думаю, что тебе следует знать. Неизвестно, как долго продлится наше перемирие, поэтому я не стану раскрывать карты.
Мирабелла терпеть не могла, когда ее не посвящали в тайны, — она же, как никто другой, умела хранить их, — и поскольку этот секрет имел к ней прямое отношение, тем более невыносимым становилось пребывание в неведении. «Придется приложить в два раза больше усилий, чтобы выведать его», — решила она.
— Давай так, — начала она, — я скажу, что мне жаль…
— Только тебе не жаль.
— Да, зато ты будешь знать, что мне было бы жаль, а это одно и то же, — резонно заметила она. — Но сначала ты должен пообещать, что расскажешь мне о том, что задумал.
— Последние два дня я только и делаю, что соглашаюсь, — засмеялся Вит.
— Ничего не поделаешь, — небрежно обронила она. — Ну, так как?
Он молчал и думал — это вполне понятно, затем все еще думал — это можно простить, продолжал размышлять — а это уже раздражало. И наконец решил:
— Нет. Нет, я не согласен. Какая наглость!
— Почему нет? — спросила она.
— Не хочу, — ответил он, пожав плечами.
— Не упрямься, Вит. По-моему, наш договор запрещает это.
— Конечно, нет. Но тебе запрещено упрекать меня в упрямстве.
«Так оно и есть», — призналась она себе, но вслух сказала:
— Смешно!
— Может, и так, но опять же, тебе запрещено упоминать об этом. — Он перекинул поводья в одну руку и задумчиво потер подбородок. Глаза его ярко блеснули. — Вообще-то, если подумать, то я могу сказать или сделать что угодно, и пока это напрямую не оскорбляет тебя, ты не сможешь ответить мне тем же.
— Время покажет.
— Да, но я — человек, который живет сегодняшним днем.
— Хвастун — вот ты кто. В самом хорошем смысле слова, — поспешила добавить Мирабелла.
— Мне кажется, нельзя назвать человека хвастуном, не оскорбив его, — пробурчал он.
— Конечно, можно. У меня это слово имеет свое значение, и совершенно не оскорбительное.
Он удивленно взглянул на нее.
