— Мылом, например.
— Да, — согласился он, опустился на корточки и поставил миску у ее ног. — А еще швабрами и разными порошками. Где они хранят все это?
— А они и не хранят, хотя кое-что можно найти на кухне. — Она показала свободной рукой на кусок мыла, который он принес. — Где ты его взял?
— Пришлось идти в свою комнату. Сядь на сундук и дай мне руку.
Мирабелла хотела сказать, что дальше она справится сама, но потом решила, что вряд ли сможет намылить руку и снять банку. Вит сделает это быстрее, а скорость имеет значение, если рука застряла в склянке.
Она села на сундук.
— Тебя кто-нибудь видел или спросил, почему ты роешься в кладовых?
— Нет. Хотя из комнат прислуги доносился храп. Почему твой дядя держит их?
Она пожала плечами, наблюдая, как он смачивает мыло в воде.
— Больше никто не станет на него работать.
— А-а. — Вит взял ее за локоть и распрямил руку, чтобы намылить запястье.
— Вит? — Да?
— Вот мне интересно…
— Интересно что?
— Я давно хотела спросить, но все как-то не получалось… Он поднял глаза.
— Что ты хочешь знать?
— Что именно ты делаешь для Уильяма Флетчера? И как так вышло, что ты стал делать то… ну что ты там делаешь?
Вит снова стал намыливать запястье.
— Тебе не нужно об этом знать.
— Поздно спохватился, — сказала она. — Я же ответила на твой вопрос вчера ночью. А мне совсем не хотелось этого делать.
Вит молчал, и Мирабелла решила, что он вовсе не собирается отвечать. Затем он отложил мыло и стал пальцами втирать пену.
— Работаю иногда, — тихо сказал Вит, — на военное ведомство, которое возглавляет Уильям.
— Ой, неужели? — Мирабелла задумчиво сдвинула брови. — Все это время я думала, что он просто друг семьи.
— Он друг семьи и по совместительству командует маленькой армией шпионов.
— Так вот кто ты? Шпион?
— Не совсем, — спокойно ответил он, дав ей понять, что не собирается обсуждать это. Тогда Мирабелла пошла другим путем.
— Это очень опасно?
— Нет, не всегда. Как и на войне.
— Зачем тебе это? На тебе и так лежит большая ответственность.
— Я хочу дать родным что-то, чем они могли бы гордиться.
— У них есть ты, — заметила она. — И они очень гордятся тобой. Ты почти идеальный сын, брат и джентльмен. Даже раздражает как-то.
— Спасибо, конечно, — сказал он. — Но это другое. Что-то… большее. То, что я смогу передать моим сыновьям, если они у меня будут. Наследие, которое смоет несколько веков позора.
— Ты стыдишься своего рода? — удивленно спросила она.
— Полагаю, ты встречала моего отца, — сухо сказал Вит. — Хотя он редко бывал дома.
Мирабелла недоверчиво посмотрела на него.
— По-моему, твой отец был весельчаком. Знаю, он был не самым надежным, но…
— Ты плохо наслышана о его «подвигах». Мой отец был никчемным повесой и денди, думавшим только о себе. Он не умер, упав с лошади, как многие думают, а погиб на дуэли из-за оперной певички.
— Ох! — Боже правый, она и не догадывалась. — Мне жаль.
— Забудь. Его уже нет. Правду знают единицы. Да и то, люди скорее поверят мне, чем им. Твой дядя знает.
— Неужели?
— Да, и еще кое-то из гостей. Они вращались в одних и тех же кругах, но, как я уже говорил, мало кто посмеет оспорить слова графа Тарстона. А если и посмеет, ему все равно не поверят.
Но она знала, что правду не удалось скрыть. Мирабелла вспомнила о слухах, которые кочевали по всем бальным залам и гостиным после смерти графа, но тогда она, как и все остальные, отмахнулась от них, как от глупых сплетен. Вит не мог себе этого позволить. Никогда не сможет.
— Мне жаль, Вит.
— Как я уже говорил, — повторил он, взявшись одной рукой за ее локоть, второй — за банку, — это уже в прошлом.
Вит осторожно потянул за руку, и кисть выскользнула из банки.
— Ох! — Мирабелла сжимала и разжимала пальцы.
— Больно? — спросил Вит и потер ее запястье подушечкой большого пальца.
— Нет. — Наоборот. Его прикосновение ускорило пульс. — Нормально.
— И только? — спросил Вит и наклонил голову, чтобы поцеловать нежную кожу чуть выше запястья.
— Э… приятно. Мне приятно.
— И только?
— Ну, это всего-навсего моя рука.
— Понимаю.
Вит встал на колени, обнял ее за шею и поцеловал в губы.
Поцелуй был легкий, нежный и алчущий.
Она съехала на край сундука и, немного поколебавшись, обняла Вита за плечи. Все это было так непривычно: поцелуи, прикосновения, чувство стыда и неуверенности, которое они вызывали. Она не знала, что должна или не должна делать, но знала, что ей не хотелось останавливаться.
— У тебя самый сладкий ротик, — мурлыкал Вит возле ее губ, и она почувствовала, как сердце замерло в груди. — Я думал, что он горький.
Мирабелла отстранилась.
— Горький? Он улыбнулся.
— В свое оправдание скажу, что тогда был очень зол на тебя.
— Зол на… ты думал об этом раньше? Раньше всего этого?
— Однажды, когда был моложе. — Он расплылся в улыбке, вспоминая. — Мы орали друг на друга, и мне вдруг захотелось поцелуем заставить тебя замолчать. Но я удержался, убедив себя, что ты горькая на вкус.
— Ты хотел поцеловать меня, — повторила она с мечтательной улыбкой.
— Мне еще и двадцати не было. Тогда я хотел перецеловать все, что носит юбку и не является родственницей. Думал об этом довольно часто, если память не изменяет.
Мирабелла наступила ему на ногу и стала давить, пока ухмылка не исчезла с его лица. Вит потянул ее за волосы.
— Ревнуешь, дорогая?
Она закатила глаза. Вит засмеялся, встал на ноги и развернул бумажку, которую Мирабелла с таким трудом добыла из банки.
— Что это? — спросила она, ожидая услышать, что опозорилась из-за старой картежной расписки или приглашения на ужин. Его лицо вдруг стало серьезным. Тогда Мирабелла поднялась с сундука и подошла к нему с нарастающей тревогой и нетерпением. Она нашла что-то важное?
— Что это, Вит?
Нервничая, она взяла из его рук листок. Пробежала глазами. Дважды. Мирабелла не знала, что именно ожидала увидеть, но явно нечто более обличительное, чем квитанцию на доставку предметов домашнего обихода.
Озадаченная, она протянула ему листок.
