— Как доставляется вам корреспонденция?
Эви недоуменно нахмурилась — уж слишком резко и неожиданно он сменил тему разговора.
— Она приходит в небольшой заброшенный домик на окраине Бентона, в котором никто не живет. Корреспонденцию просовывают под дверь, где она остается до тех пор, пока я не заберу ее. И, предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечу, что бываю я там всего раз в месяц.
— Домик снят на ваше имя?
— Нет, он принадлежит некоей вдове, миссис Идее, которая живет вместе со своей сестрой в Уэльсе. На самом деле женщины с таким именем не существует. Вам лучше поинтересоваться у леди Терстон или у самого Уита, как они все это сумели организовать, — Эви зевнула, прикрыв рот ладошкой, — потому что я не имею об этом ни малейшего представления.
У Мак-Алистера вертелась на языке еще дюжина вопросов, но он сдержался, прекрасно понимая, что сейчас — не лучшее время для того, чтобы задавать их. Эви, которая поначалу держалась вызывающе, обмякла на стуле. Ее клонило в сон, глаза у девушки покраснели и слипались.
— Мы продолжим в другой раз. А сейчас пора спать.
— Одну минуточку, — возразила она, тряхнув головой и чуточку оживившись. — Я тоже хочу спросить вас кое о чем.
Черт возьми, как не вовремя.
— Уже поздно.
— Сейчас вряд ли больше половины десятого.
— У нас был длинный и трудный день.
— И он еще не закончился. — Она вперила в него пронзительный и тяжелый взгляд. — Я ответила на ваши вопросы, Мак-Алистер. Будет справедливо, если вы ответите на мои.
— Мне не грозит опасность.
У него не было привычки играть по правилам. Эви пропустила его слова мимо ушей.
— Почему вы решили стать отшельником?
— Мне надоело быть солдатом.
— А почему вы стали солдатом?
Мак-Алистер вдруг разозлился:
— Потому что это у меня хорошо получалось.
— Но вы не могли знать этого заранее, до того, как поступили на службу. — Эви вновь одарила его настороженным взглядом и откинулась на спинку стула. — А вы не собираетесь идти мне навстречу, верно?
Поскольку он понимал, что ответа она не ждет, то предпочел промолчать.
Эви сердито поджала губы, скрестила руки на груди и посмотрела на него с вызовом.
Ожидая лекции, которая непременно должна была последовать, он внимательно всматривался в ее лицо, любуясь высокими дугами бровей, глубокими тенями от длинных ресниц, нежной россыпью веснушек на носу. А ведь веснушки, с волнением сообразил он, высыпали лишь после того, как два дня она ехала верхом без шляпы. Пожалуй, завтра он исправит эту оплошность. Или нет. Ему нравилось смотреть на ее веснушки, он полюбил их почти так же сильно, как и ее каштановые волнистые волосы, особенно когда они небрежно заплетены в косу, переброшенную за спину. Если он отыщет для нее шляпку, она спрячет под нею и косу, и веснушки. К тому же, если она спрячет косу и веснушки, то он, быть может, перестанет наконец бредить о том, как распускает косу и ласково целует веснушки. Но опять же…
Мак-Алистер тряхнул головой, отгоняя от себя непрошеные мысли. Кстати, почему в комнате так тихо? Помнится, Эви собиралась прочитать ему нотацию. Он взглянул на нее. Девушка сидела со скрещенными на груди руками и, прищурившись, не сводила с него глаз. За последние пять минут на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она не шевельнулась. И не произнесла ни слова.
Ни единого слова. И ни единого звука.
Черт побери, эта девчонка пытается заставить его первым отвести взгляд!
Эви понимала, что у нее нет и тени шанса победить.
Мак-Алистер наверняка привык целыми днями, неделями, а то и месяцами обходиться без слов. А ее собственный рекорд молчания равнялся времени, проведенному в самом долгом сне.
Увы, Эви не смогла придумать иного, более достойного ответа на его возмутительно холодную сдержанность. Так что ей оставалось лишь гасить огонь огнем. Был в этом некий высший смысл, который очень нравился Эви. Жаль, что на Мак-Алистера все ее потуги не произвели ровным счетом никакого впечатления.
Он откинулся на спинку стула, наслаждаясь покоем. И, похоже, если только она не ошибается, сложившееся положение забавляло его!
Эви прищурилась еще сильнее.
Уголки его губ дрогнули и поползли вверх.
Затянувшееся молчание казалось бесконечным.
Не имея должного опыта в подобных состязаниях, Эви попыталась было сжать руки в кулаки, поерзала на стуле, даже попробовала постукивать босыми ногами по полу в попытке предотвратить неизбежный конфуз. Все было напрасно. Она уже была готова признать свое поражение, как вдруг, к ее невероятному изумлению, он заговорил:
— Мы что, так и будем сидеть всю ночь?
Это не было преднамеренной капитуляцией — скорее, его поступок походил на акт милосердия, — но она не поддалась на его уловку.
— Все зависит от вас. — Сообразив, что только что признала его власть над собой, Эви поспешила добавить: — В некотором роде.
— И чего же вы хотите, Эви?
Она сложила руки на коленях.
— Чтобы вы всерьез отнеслись к моим планам, заботам и вопросам.
— Я отношусь к ним чрезвычайно серьезно.
— Чушь собачья, — выпалила она, запретив себе устыдиться собственной вульгарности. — Вы задаете личные вопросы, но наотрез отказываетесь отвечать на мои. Вы не пожелали выслушать ни единого моего соображения относительно этой дурацкой уловки…
— Напротив. Я выслушал вас. Другое дело, что я не согласен с вами, но выслушал я вас очень внимательно.
Эви в отчаянии всплеснула руками.
— Ну, и как я могу судить об этом? Вы же отказываетесь говорить со мной.
— А что я сейчас делаю, по-вашему, как не разговариваю? — парировал Мак-Алистер.
— Да, разговариваете, но кто может знать, когда на вас снова найдет такая блажь? Меня не устраивает подобное ущемление моих прав. А как иначе можно трактовать ваше упорное стремлен ние хранить молчание, при этом настаивая на том, чтобы я целиком и полностью удовлетворяла ваше любопытство по любому поводу и без оного, каковые вы сочтете заслуживающими своего драгоценного внимания?
Мак-Алистер наклонил голову, искоса поглядывая на нее и погрузившись в размышления.
— Итак? — поторопила она его с ответом.
— Я все пытаюсь уразуметь, как можно одновременно быть сдержанным и настойчивым.
Разумеется, он был прав, но Эви была уверена в том, что ничего не добьется, признав это, особенно, если учесть, что она поставила перед собой совершенно иную задачу.
— Пожалуй, это самое длинное предложение, которое вы произнесли в моем присутствии.
