Около печи стояла баба Нюра с кочергой в руках. Опасное оружие в руках женщины. Без служебной униформы и макияжа она выглядела немного иначе. Пропало сходство с Софи Лорен. И если три дня назад я бы уверенно дала ей лет сорок, то сейчас баба Нюра выглядела… Пожалуй, сейчас я затруднилась бы точно назвать год ее рождения. Ей, конечно, могло быть и сорок, но тут баба Нюра повернула голову, свет упал по-другому, и к сорока годам можно было смело приплюсовать еще сотню.
— Пришел-таки, — обратилась она к моему спутнику, начисто игнорируя мое присутствие.
— Да, — спокойно ответил Булат и поморщился — видимо, рана не переставала болеть.
— А если я вас сейчас выгоню? — спросила баба Нюра. — Что делать будете?
— Что значит «выгоню»? — усмехнулся Булат. — Правила забыла? Делай, что полагается…
— А не буду, — лениво ответила Нюра и, демонстративно повертев в руках кочергу, добавила: — Ничего личного… Только надо право иметь, а у нее, — Нюра кивнула в мою сторону, — его нет.
— Права, говоришь, нет? — вступила я в разговор. — Есть, есть у меня право…
Я поставила контейнер с котом на пол, демонстративно задрала свитер, вытащила пистолет и показала его бабе Нюре.
— Видишь эту штучку? Она называется «пернач». Наделяет владельца неограниченными правами…
В наступившей тишине было хорошо слышно, как кто-то шевелится на печи. Я направила пистолет в сторону звука и скомандовала:
— А ну, вылезай!
Теперь, опираясь на собственный опыт, хочу вам посоветовать: если где-то что-то шевелится, оставьте это «что-то» в покое. Целее будете. К сожалению, тогда я даже не догадывалась об этом простом правиле.
С печки спрыгнуло животное, внешним видом отдаленно напоминающее кота, цветом — придорожную грязь, а размерами — теленка. Огромные желтые глазищи уставились на меня, и симпатии в них не наблюдалось. Животное выпустило когти и, не отрывая от меня взгляда, провело лапой по полу. Глубокие царапины выглядели очень внушительно, наводя на мысли о сравнительной плотности дерева и человеческого тела. Если в дубовом полу это чудовище процарапало бороздки глубиной не менее трех миллиметров, вопрос — как глубоко эти когти могут впиться, например, в руку…
Я растерялась: невозможно держать под прицелом и кота, и хозяйку. И тут раздался грохот. Это вступил в игру засидевшийся в контейнере Султан. Видимо, во время нашего небольшого путешествия по ночному лесу защелка на контейнере слегка расшаталась: один удар — дверца распахнулась, и разбойник вырвался на свободу.
Бабы-Нюрин монстр немедленно переключился на нового противника. Оба кошака выгнули спины, хвосты у них приняли вертикальное положение и слегка подрагивали от возбуждения.
Султан — кот вообще-то крупный — по сравнению с питомцем бабы Нюры смотрелся маленьким котенком. В воздухе повисло предчувствие ужасного, и я даже поняла, в чем это ужасное заключается. Сейчас этот черный урод задушит вверенного мне кота, и как, спрашивается, я буду объяснять смерть Султана (пусть даже и героическую) Ире с Валерой? Я наставила пистолет на чужого кота и скомандовала его хозяйке:
— Считаю до одного. Или ты убираешь своего монстра, или его уберу я.
В такие минуты многое зависит от интонации. Видимо, я интуитивно нашла верный тон, потому что баба Нюра оставила кочергу и повернулась к своему коту.
— Хыть-хыть-хыть, — она замахала руками, и чудовище послушно отправилось обратно на печь.
— Так не пойдет, — встряла я. Перспектива, что в любой момент ЭТО может спрыгнуть мне на голову, не воодушевляла. — Запереть его есть куда?
Баба Нюра выглядела разочарованной. Похоже, спектакль с изгнанием кота обратно на печь традиционно имел другой финал.
Она открыла сундук, опять произнесла загадочное «хыть-хыть»; кот с видимой неохотой забрался в сундук и баба Нюра захлопнула крышку.
— Он не задохнется? — заволновалась я.
— Нет, — она показала просверленные в сундуке дырочки.
— А теперь, — продолжила я, помахивая пистолетом, — давай-ка окажи медицинскую помощь.
Булату тем временем стало совсем худо. Лицо его приобрело несвойственный южным народам зеленоватый оттенок; опираясь здоровой рукой на стол, он осел на лавку.
— Ты, Василиса, не бушуй, — сказал он, — теперь она поможет. Ты доказала свое право…
Баба Нюра встала на цыпочки и достала с полки банку с темной жидкостью. Потом разрезала ножницами рукав и осмотрела рану.
— Навылет, — в ее голосе звучало удовлетворение, — это хорошо. Не нужно пулю вытаскивать.
Она продезинфицировала рану той самой темной жидкостью и замотала руку бинтом.
— Ну вот, — она затянула узел и завязала концы бинта в красивый бантик, — скоро будешь как огурчик.
— Нам выбраться надо отсюда, — перешел к делу слегка оклемавшийся Булат.
Баба Нюра кивнула:
— Понимаю, но все нужно по правилам. В баню идти времени у вас нет, наверное?
Булат покачал головой:
— Нет. — И добавил: — Евдокию ранило…
— Это как же? — В бабы-Нюрином голосе зазвучало любопытство. — Вот уж не думала, что такое возможно…
— Не рассчитала, — скривился Булат и объяснил: — Подошла слишком близко, вот сама против себя и сработала.
— Понятно, — протянула хозяйка и заторопилась: — Вода вон там, в кадке. Вам надо умыться обязательно. Конечно, по правилам, хорошо бы в баню, но…
Она подошла к печи, взяла стоящий рядом с кочергой ухват и открыла заслонку. Через минуту на столе появился настоящий чугунок с кашей. Баба Нюра достала две деревянные миски и две расписные ложки.
— Ешьте, — приказала она.
— Я не голодна, — попыталась отвертеться я.
— Ешь, — сунул мне ложку Булат. — Иначе не уедем отсюда.
Я зачерпнула кашу из серединки и, попробовав, сильно обожгла язык Булат же аккуратно брал кашу с краю, где она успела немного остыть.
— Не торопись, — улыбнулся он, — нам надо все съесть.
— Ненавижу кашу, — буркнула я. — С детского садика ненавижу.
— Можешь не доедать, — вступила в разговор баба Нюра. — Свою дорогу каждый выбирает сам.
За то недолгое время, что мы пробыли в ее домике, она успела еще немного «повзрослеть», добавив к своим ста сорока годам еще лет семьдесят. Я про себя решила, что лучше пусть меня потом вытошнит, но я съем все. Хорошо хоть, кашу предложили из тарелки, а если бы прямо из горшочка? А горшочек оказался бы как в той сказке — сколько из него ни черпай, остается полным. Бесконечная каша — это кошмар, впервые описанный братьями Гримм.
Деревянная ложка стукнулась о дно, я отодвинула пустую тарелку.
— Большое спасибо, — отчетливо произнес Булат и выразительно посмотрел на меня.
