– Засуньте эту интерпретацию себе в задницу, – спокойно
проговорил Нейман. – Так, разумеется, сказал бы мне мой инспектор.
Господин адвокат, вы хорошо знаете, что означает необходимая самооборона в
случае вооруженного полицейского, который к тому же знает, что имеет дело с
человеком не вполне вменяемым. Это вам не Америка. Я не намерен идти под суд.
Адвокат задумался и больше минуты молчал.
– Ну ладно, – сказал он наконец. – Возможно, пан
Нейман, вы действительно правы. Итак, что будем делать?
– Расторгнем соглашение.
– Ну, тут вы несколько далеко зашли, вам не кажется? Я
понимаю, ни стрельба, ни какие-либо другие серьезные действия не входят в
сценарий. Но псих может оказать сопротивление. Сбежать. Может споткнуться и
здорово расшибиться. Я о таких случаях слышал, наслышался от моих клиентов. A propos,
знаете ли вы, сколько моих клиентов проживает в Варшаве?
– И что с того?
– А очень много с того. Мое предложение вот какое:
соглашение остается в силе. Предлагаю выгодные условия. За предоставление мне
возможности личного участия в акции, за удовольствие коснуться рукой и ногой
убийцы моего сына я гарантирую вам поддержку очень высокопоставленных лиц на
случай дальнейших чисток в полиции, связанных с какими-либо непредвиденными
осложнениями в нашем плане. Мои друзья из Варшавы, если понадобится, успокоят и
пани Пшеменцку от чокнутых, не бойтесь. Ну а до того, как договорились, будет
конкретное финансовое вознаграждение для вас двоих.
– Троих, – сказал стажер Здыб.
– Как это, к дьяволу? – занервничал Хенцлевский. –
Троих? Трое – это великое множество людей, имя им легион, блин. Зачем вам
третий?
– Для достоверности рапорта. У нас так всегда делается.
Бригада каменщиков Идеи, пан адвокат, ваши, техника – наша. Мы в этом
разбираемся.
– Он хоть надежный, этот третий?
– На сто процентов, или hundred per cent.
– Тогда пусть будет, – скривился адвокат. – Ну?
Пан Нейман, надеюсь, вы удовлетворены?
– Не до конца, – сказал комиссар. – Толек? Тебе не
кажется…
– Должно пройти хорошо, – проговорил стажер. –
Одно только меня слегка беспокоит. Не слишком ли мы уверены, что это психически
больной? Это может быть такой зеленый, гринпис, понимаете? Защитник животных.
Увидел, что детишки кота мучают, и ударило его. Я читал о похожем случае, в
«Пшекруе», по-моему. Они там ослепили собаку или кошку, уже не помню. Когда я
об этом читал, то чувствовал, что в статье этот тип высаживает свое
негодование, жалость, жажду мести. А другой мог бы высадиться иначе. Взял бы
нож, топор, штакетину и отомстил бы за своего пса.
– Это то же самое выходит, – сказал Хенцлевский. –
Кто так реагирует, тот явно тронутый. Quod erat demonstrandum.
– Это совсем не то же самое выходит, – подхватил мысль
Нейман. – Задвиг на пункте животных может не квалифицироваться у
психиатров. С их точки зрения этот тип будет полностью нормален, и его
выслушают, когда он расскажет, как именно мы его сцапали и что мы ему тогда
сделали.
– Я за свою карьеру повидал многих, кто рассказывал, что с
ними происходило в милиции, – сообщил адвокат. – Но не припомню ни
одного, кому бы официально поверили. А если даже и расскажет, как именно его
схватили, то что? Вы полагаете, что кто-нибудь проникнется судьбой глупой
кошки?
– Может, и нет, – сказал Здыб. – А что будет, если
эту кошку услышит тот, кто тут вообще ни при чем? И прибежит поглядеть, что
происходит?
– Ты шутишь, Толек, – взмахнул руками Нейман. –
Того, кто тут ни при чем, это как раз не заинтересует. Кому может быть дело до
кошки?
– A propos, о кошке, – сказал Хенцлевский. – Надо
какую-нибудь организовать.
– С этим не должно быть хлопот, – заявил Нейман. –
Кошек полно. У детей моей соседки, к примеру, есть кот. Должен сгодиться.
ИЗА
Иза лежала спокойно, словно боялась малейшим движением
вспугнуть тот отдаляющийся, неуловимый сигнал обманчивого и лживого
неслучившегося оргазма. Прильнувший к ней мужчина дышал ровно, мерно,
потихоньку погружаясь в дрему. Гудела сигнализация, далеко и тихо.
– Хеню, – окликнула она.
Мужчина вздрогнул, вырванный из полусна, приблизил лицо к ее
обнаженной груди.
– Что, Изуня?
– Что-то со мной неладное, Хеню.
– Опять? – испугался мужчина. – Вот черт, ты
должна как-то подрегулировать этот твой цикл, Иза.
– Это другое.
Мужчина выждал с минуту. Иза не продолжала.
– Что еще? – спросил он наконец.
– Хеню… Симптомом чего являются провалы в памяти?
– Почему ты спрашиваешь? С тобой такое случается?
– Последнее время – часто. Достаточно давно. После –
галлюцинации. Голоса. Обман чувств.
Мужчина бросил быстрый взгляд на часы.
– Хеню.
– Слышал, – пробормотал он несколько
нетерпеливо. – И что? Ты специалист. Какой твой диагноз? Anaemia cerebri?
Начальные признаки шизофрении? Поражение лобных долей? Другое какое дерьмо?
Иза, каждый психиатр обнаруживает у себя разного рода подобные симптомы, это
просто профессиональная болезнь. Должен ли я говорить тебе, как мало мы знаем о
мозге, о протекающих в нем процессах? По-моему, ты просто-напросто
переработала. Ты не должна проводить столько времени со своими кошками, рядом с
этой аппаратурой. Знаешь ведь, насколько все это вредно: высокие частоты, поля,
излучение мониторов. Брось ты это все на какое-то время, возьми отпуск.
Отдохни.
Иза приподнялась на локте. Мужчина, лежа на спине, ласкал ей
грудь заученным автоматическим движением. Она не любила, когда он так делает.
– Хеню.
– А?
– Я бы хотела, чтобы ты меня обследовал. На энцефалографе
или с помощью изотопов.
– Можно, почему нет? Только…
– Прошу тебя.
– Ладно. Они помолчали.
– Хеню.
– Да?
– Эльжбета Грубер. Ты ее лечишь. Что с ней на самом деле?
– Тебя это интересует? Верно, слышал. Довольно странный
случай, Иза. Привезли ее в шоке, с типичными признаками кровоизлияния. Почти
сразу она впала в состояние комы, и с тех пор нет ни улучшений, ни каких-либо
изменений. Мы склоняемся к мнению, что на шок у нее наложился воспалительный
процесс.
– Encephalitis lethargica?
– Ага. А почему ты спрашиваешь?
