Меня аж что-то дернуло, когда она вошла, засветилась
белизной в мрачном обрамлении двери. Хотите верьте, хотите нет, на первый
взгляд ее невозможно было отличить от той, ирландской Изольды, от моей
родственницы, от Златокудрой Изольды из Ата-Клиат, дочери Диармуйда Мак
Кеарбайлла, короля Тары. Лишь если приглядеться, становилась видна разница –
волосы чуточку темнее и не завивающиеся в локоны. Глаза зеленые, не синие,
более округлые, без того неповторимого миндалевидного разреза. Другое выражение
губ. И руки.
Руки у нее действительно были прекрасны. Думаю, она привыкла
к тому, что их белизну сравнивают с алебастром либо слоновой костью, однако у
меня белизна и гладкость ее рук ассоциировались с горящими в полумраке,
разъяренными до прозрачности свечами в гластонберийском «Стеклянном Храме» Инис
Витрин.
Бранвен глубоко присела в реверансе. Я опустился на одно
колено, наклонил голову и обеими руками протянул Изольде меч в ножнах. Того
требовал обычай: я как бы отдавал меч в ее распоряжение. Что бы это ни
означало.
Она ответила легким наклоном головы, подошла, коснулась меча
кончиками тонких пальцев. Теперь можно было встать. Церемониал разрешал. Я
передал меч мужчине в бархате. Того требовал обычай.
– Приветствую тебя в замке Карэ, – сказала
Изольда. – Госпожа…
– Бранвен из Корнуолла. А это мой спутник… М-да, любопытно,
подумал я.
– …рыцарь Моргольт из Ольстера.
О Луг и Лир! Я вспомнил. Бранвен из Тары! Ну конечно! А
позже – Бранвен из Тинтагеля. Она. Конечно, она.
Изольда молча смотрела на нас. Наконец, сложив свои
прекрасные белые руки, хрустнула пальцами.
– Вы от нее? – тихо спросила она. – Из Корнуолла?
Как добрались? Я каждый день высматриваю корабль и знаю, что он еще не прибыл к
нашим берегам.
Бранвен молчала. И я, конечно, тоже не знал, что ответить.
– Говорите, – сказала Изольда. – Когда приплывет
корабль, которого мы ждем? Кто будет у него на борту? Каким будет цвет паруса,
под которым к нам прибудет корабль из Тинтагеля? Белым? Или черным?
Бранвен не отвечала. Изольда Белорукая кивнула в знак того,
что понимает. Я ей позавидовал.
– Тристан из Линессе, мой супруг и господин, – сказала
Изольда, – тяжело ранен. Когда он бился с графом Эстуль-том л'Оргилом и
его наемниками, ему лянцей пробили бедро. Рана изнуряет его… и не заживает…
Никак…
Голос Изольды надломился, прелестные руки задрожали.
– Много дней Тристана бьет лихорадка. Он часто бредит,
теряет сознание, никого не узнает. Поэтому я постоянно нахожусь при нем,
ухаживаю, лечу, пытаюсь смягчить его страдания. Однако моя неловкость и
неумение вынудили Тристана послать моего брата в интагель. Вероятно, мой
супруг считает, что в Корнуолле легче найти хороших лекарей. Мы молчали. Я и
Бранвен.
– Однако от моего брата все еще нет вестей, все еще не видно
паруса его корабля, – продолжала Изольда Белорукая. – И вот вдруг,
вместо той, которую ждет Тристан, являешься ты, Бранвен. Что привело тебя к
нему? Тебя, служанку и наперсницу Златокудрой королевы из Тинтагеля? Может, ты
привезла чудодейственный эликсир?
Бранвен побледнела. Я почувствовал неожиданный укол жалости.
Потому что по сравнению с Изольдой – стройной, высокой, такой воздушной и
преисполненной достоинства, таинственной и невыразимо прекрасной – Бранвен
выглядела простой ирландской крестьянкой, круглолицей, грубоватой, крутобедрой,
с все еще беспорядочно курчавящимися после дождя льняными волосами. Хотите
верьте, хотите нет – мне было ее жаль.
– Однажды Тристан уже принял из твоих рук магический
напиток, Бранвен, – продолжала Изольда. – Напиток, который все еще
действует и медленно убивает его. Тогда, на корабле, Тристан принял из твоих
рук смерть. Так, может, теперь ты прибыла, чтобы дать ему жизнь? Если так –
поспеши. Времени осталось мало. Очень мало.
Бранвен не дрогнула. Лицо у нее было неподвижным, словно у
восковой куклы. Их глаза – ее и Изольды, – пылающие огнем и силой,
встретились, скрестились. Я чувствовал напряжение, потрескивающее как
скручиваемый из пеньки канат. Вопреки моим ожиданиям сильнее оказалась Изольда.
– Госпожа Изольда, – Бранвен упала на колени, склонила
голову, – ты вправе ненавидеть меня. Но я не прошу твоего прощения, не
перед тобой я провинилась. Тебя я прошу только о милости. Я хочу увидеть его,
прекрасная Изольда Белорукая. Я хочу увидеть Тристана.
В глазах Изольды светилась печаль. Только печаль. Голос был
тихий, мягкий, спокойный.
– Хорошо, – сказала она. – Ты увидишь его, хотя я
поклялась не допустить, чтобы его коснулись чужие глаза и руки. Особенно – ее
руки. Руки корнуоллки.
– Она может ведь и не приплыть из Тинтагеля, –
прошептала Бранвен, так и не поднявшись с колен.
– Встань, пожалуйста. – Изольда Белорукая подняла
голову, и в ее глазах сверкнули влажные бриллианты. – Говоришь, может не
приплыть? А я… Я бы босиком побежала по снегу, по терниям, по раскаленным
угольям, если бы… Если бы он только позвал меня. Но он не зовет, хоть и знает
об этом. Он призывает ту, которая может ведь и не приплыть. Наша жизнь,
Бранвен, не устает насмехаться над нами!
Бранвен поднялась с колен. Ее глаза – я ясно видел это –
тоже наполнились бриллиантами. Эх, женщины…
– Так иди же к нему, милая Бранвен, – с горечью в
голосе сказала Изольда. – Иди и принеси ему то, что я вижу в твоих глазах.
Но приготовься к самому худшему. Потому что, когда ты опустишься на колени у
его ложа, Тристан бросит тебе в лицо имя, которое не будет твоим именем. Он бросит
его тебе в лицо как укор, как обвинение. Иди. Слуги укажут тебе дорогу.
Я остался с ней наедине, с Изольдой Белорукой, когда Бранвен
вышла вслед за слугой. Наедине, если не считать капеллана с блестящей тонзурой,
склонившегося над молитвенной скамеечкой и бормочущего себе под нос латинскую
белиберду. Раньше я его не замечал. Да и был ли он тут все это время? А, черт с
ним. Он мне не мешал.
Изольда, все еще машинально ломающая свои белые руки,
внимательно глядела на меня. Я искал в ее глазах враждебность и ненависть. Ведь
она не могла не знать. Когда выходят замуж за ходячую легенду, то узнают эту
легенду в самых мельчайших деталях. А меня, черт побери, мелким не назовешь.
Она смотрела на меня, и что-то странное было в ее взгляде.
Потом, подобрав почти невесомое платье у узких бедер, она присела на резное
кресло, стиснув пальцы белых рук на подлокотниках.
– Сядь рядом, – сказала она. – Моргольт из
Ольстера. Я сел.
