Один из больших камней, которыми был усыпан склон холма,
дрогнул на фоне звездного темно-синего неба. Пошевелился и принял форму
человека.
Бореас покрутил вертел с жарившимся на нем мясом, потому что
запахло горелым. Делая вид, будто небрежно опирается на локоть, положил руку на
держало лука.
— Невелик мой скарб. — В нарочито спокойный тон он
вплел шершавую металлическую нить предостережения. — Не так уж много у
меня пожитков. Но я к ним привязан. И буду защищать не на жизнь, а на смерть.
— Я не бандит, — глубоким голосом сказал мужчина,
который подкрадывался, маскируясь под менгир. — Я пилигрим.
Пилигрим был высок и крепко сколочен, роста не меньше семи
футов, а если б его взвесить, то Бореас пошел бы на спор, что в качестве
противовеса понадобилось бы не меньше десяти пудов. Пилигримский посох — дубина
толщиной с оглоблю — в его руке казался тросточкой. Бореаса Муна искренне
удивило, каким таким чудом этот огромный бычок ухитрился так ловко
подкрадываться. И немного обеспокоило. Его лук — композитная
семидесятифунтовка, из которой он за полсотни шагов мог уложить лося, —
показался ему вдруг маленькой и хрупкой детской игрушкой.
— Я пилигрим, — повторил могучий мужчина. — У
меня нет дурных…
— А второй, — быстро прервал Бореас, — тоже
пусть выйдет.
— Какой вто… — начал было пилигрим и осекся, видя,
как из мрака с противоположной стороны бесшелестно, словно тень, возникла
стройная фигура. На этот раз Бореас Мун ничуть не удивился. Второй мужчина —
то, как он двигался, выдало опытному следопыту мгновенно, — был эльфом. А
дать застать себя врасплох эльфу — не позорно.
— Прошу прощения, — сказал эльф странно неэльфьим,
слегка хрипловатым голосом. — Я прятался от вас не с дурными намерениями,
а от страха. Я, пожалуй, повернул бы вертел.
— И верно, — сказал пилигрим, опираясь на посох и
громко сопя. — Мясо на этой стороне уже вполне…
Бореас повернул вертел, вздохнул, кашлянул. Снова вздохнул.
— Соблаговолите присесть, — решился он
наконец. — И подождать. Скотина того и гляди допечется. Да, полагаю, плох
тот, кто поскупится покормить странников на тракте.
Жир с шипением потек в огонь, огонь взвился, стало светлее.
На пилигриме был фетровый колпак с широкими полями, тень
которого довольно успешно прикрывала лицо. Эльфу головной убор заменяла чалма
из цветного материала, лица не скрывавшая. Увидев его при свете костра, оба
вздрогнули. И Бореас, и пилигрим. Но даже тихого вздоха не издали, когда увидели,
что лицо это, некогда, вероятно, по-эльфьему красивое, было обезображено
чудовищным шрамом, пересекающим лоб, бровь, нос и щеку до самого подбородка.
Бореас Мун кашлянул, снова повернул вертел.
— Этот запашок, — отметил, а не спросил он, —
привел господ к моему бивуаку? Или нет?
— Верно. — Пилигрим покачал полями шляпы, а голос
у него немного изменился. — Я унюхал жаркое издали. Однако соблюл
осторожность. На костре, к которому я неосмотрительно приблизился два дня тому,
поджаривали женщину.
— Это правда, — подтвердил эльф. — Я побывал
там на следующее утро, видел человеческие кости в пепле.
— На следующее утро, — протяжно повторил его слова
пилигрим, а Бореас мог бы поспорить, что на его скрытом тенью лице мелькнула
неприятная усмешка. — И давно ты скрытно идешь по этому следу, уважаемый
эльф?
— Давно.
— И что не позволяло тебе показаться?
— Рассудок.
— Перевал Эльскердег, — Бореас Мун повернул вертел
и прервал неловкую тишину, — место, действительно пользующееся не самой
лучшей славой. Я тоже видел кости в кострах, скелеты на кольях. Повешенных на
деревьях. Здесь полным-полно диких жестоких культов. И существ, которые только
и ждут, как бы тебя сожрать. Кажется.
— Не кажется, — поправил эльф, — а наверняка.
И чем дальше в горы, тем хуже будет.
— Вашим милостям тоже на восток дорога? За Эльскердег?
В Зерриканию? А может, еще дальше, в Хакланд?
Ни пилигрим, ни эльф не ответили. Да Бореас в общем-то и не
ждал ответа. Во-первых, вопрос был бестактным. Во-вторых, глупым. С того места,
где они находились, идти можно было только на восток. Через Эльскердег. Туда,
куда направлялся и он.
— Жаркое готово. — Бореас легким и не лишенным
театральности движением раскрыл свой складной нож. — Прошу, господа. Не
смущайтесь.
У пилигрима был охотничий нож, а у эльфа — кинжал, на вид
отнюдь не кухонный. Но все три служившие явно для более серьезных дел лезвия
сегодня пошли в ход для вполне мирных действий — разделки мяса. Некоторое время
слышны были только работа челюстей и шипение отбрасываемых в уголья обглоданных
костей.
Пилигрим удовлетворенно отрыгнул.
— Чудная зверушка, — сказал он, рассматривая
лопатку, которую обглодал и облизал до такой степени, что теперь она выглядела
так, будто три дня пролежала в муравейнике. — На вкус — козел, но мягкое,
как крольчатина. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь ел подобное.
— Это был скрекк, — сказал эльф, с хрустом
разгрызая хрящи. — Я тоже не помню, чтобы когда-нибудь его ел.
Бореас тихо кашлянул. Едва слышная нотка сарказма в голосе
эльфа говорила: он знал, что ел мясо огромной крысы с кровавыми глазами и
страшенными зубищами, один только хвост был в три локтя длиной. Следопыт вовсе
не охотился специально на гигантского грызуна, а застрелил в порядке
самообороны. Однако решил его испечь. Он был человеком рассудительным и
практичным. Конечно, есть крысу, питающуюся на свалках и помойках, он бы не
стал. Но до перевала Эльскердег, до ближайшего способного продуцировать отходы
сообщества было добрых триста миль. Крыса, или, как больше нравилось
эльфу, — скрекк, должна была быть чистой и здоровой. Она не контактировала
с цивилизацией. Так что не могла ни замарать, ни заразить.
Вскоре последняя, самая маленькая, дочиста обглоданная и
высосанная косточка полетела в костер. Луна выплыла над зубчатым хребтом
Огненных Гор. От раздуваемого ветром костра сыпались искры, улетали в небо и
гасли среди мерцающих звезд.
— Ваши милости, — рискнул задать очередной
малотактичный вопрос Бореас Мун, — давно ль в пути? Здесь, на Пустошах? И
давно ли, осмелюсь спросить, оставили позади Врата Сольвейг?
— Давно, недавно, — сказал пилигрим, —
понятия относительные. Я прошел Врата на второй день после октябрьского
полнолуния.
