Понимая, что жилища чародеек не могут обойтись без таких
тайных аномалий, Кондвирамурса не задавала вопросов. Даже когда, прогуливаясь
по берегу озера, замечала глядящую на нее с террасы Нимуэ. Террасы,
недоступной, видимо, только для непосвященных.
Возмущенная тем, что ее считают простофилей, она обиделась и
повела себя так, будто ничего не случилось. Однако вскоре «страшная тайна»
перестала быть таковой. Это произошло после того, как на нее снизошла череда
снов, активированных акварелями Вильмы Вессэли. Увлеченная, по-видимому, одним
из фрагментов легенды, художница посвятила все свои произведения Цири и Башне
Ласточки.
— Странные у меня бывают после этих картинок
сны, — посетовала Кондвирамурса на следующее утро. — Я сню… картинки.
Все время одни и те же картинки. Не ситуации, картинки. Цири на зубцах башни…
Неподвижная картинка.
— И ничего больше? Никаких ощущений, кроме зрительных?
Нимуэ, конечно, знала, что такая способная сновидица, как Кондвирамурса, снит
всеми органами чувств — воспринимает сны не только зрительно, как большинство
людей, но также слухом, обонянием, осязанием и даже… вкусом.
— Ничего, — покачала головой Кондвирамурса. —
Только….
— Ну-ну…
— Мысль. Упорная мысль. Что над тем озером, в той
башне, я вовсе не хозяйка, а узница.
— Пойдем со мной.
Как Кондвирамурса и полагала, выйти на террасу можно было
только из личных комнат чародейки, чистеньких, ухоженных, пахнущих сандалом,
миррой, лавандой и нафталином. Надо было воспользоваться маленькой потайной
дверью и винтовой лестницей, ведущей вниз. Лишь после этого можно было попасть
куда следовало.
В комнате в отличие от остальных помещений на стенах не было
ни панелей, ни обоев, простая побелка, а потому здесь было светло. Свет
вливался и сквозь огромное трехстворчатое окно, вернее, остекленные двери,
ведущие прямо на террасу, что нависла над озером.
Единственными предметами мебели в комнате были два кресла,
огромное зеркало в овальной раме красного дерева и что-то вроде стойки с
поперечным горизонтальным плечом, на котором, касаясь фестонами пола, висел
гобелен размером пять на семь футов.
Скальный обрыв над горным озером. Замок, утопленный в склон
обрыва, словно часть каменной стены. Замок, который Кондвирамурса хорошо знала
по многочисленным иллюстрациям.
— Цитадель Вильгефорца, место заключения Йеннифэр.
Здесь завершилась легенда.
— Верно, — с деланным равнодушием подтвердила
Нимуэ. — Здесь завершилась легенда, по крайней мере в ее известных
версиях. Мы знаем именно эти версии, поэтому нам кажется, будто мы знаем финал.
Цири сбежала из Башни Ласточки, где, как ты выснила, она была в заточении.
Убежала, когда сообразила, что с ней намерены сделать. Легенды приводят
множество вариантов ее бегства…
— Мне, — перебила Кондвирамурса, — особенно
нравится та, в которой говорится о бросании за спину предметов. Гребня, яблока
и носового платка. Но…
— Кондвирамурса!
— Прости.
— Версий бегства, как я уже говорила, множество. Но до
сих пор не совсем ясно, каким образом Цири из Башни Ласточки попала прямо в
замок Вильгефорца… А ты никак не можешь выснить Башню Ласточки? Попытайся
выснить замок. Внимательнее приглядись к гобелену… Ты меня слушаешь?
— Зеркало… Оно магическое, да?
— Нет. Я выдавливаю перед ним прыщи.
— Прости.
— Это зеркало Хартманна, — пояснила Нимуэ, видя
сморщенный нос и надутые губы адептки. — Если хочешь, загляни. Но,
пожалуйста, будь осторожна.
— А правда ли, — спросила дрожащим от возбуждения
голосом Кондвирамурса, — что через Хартманна можно перейти в другие…
— Миры? Конечно. Но не сразу, не без подготовки,
медитации, концентрации и множества других действий. Советуя тебе быть осторожной,
я имела в виду нечто другое.
— Что именно?
— Зеркало действует в обе стороны. Из Хартманна в любой
момент может что-нибудь выйти.
* * *
— Знаешь, Нимуэ… Когда я смотрю на гобелен…
— Ты снила?
— Снила. Но странно. С высоты птичьего полета. Я была
птицей… Видела замок снаружи. Но не могла в него проникнуть, Что-то не давало,
перекрывало доступ.
— Смотри на гобелен, — приказала Нимуэ. —
Смотри на Цитадель. Смотри внимательно, сосредоточься на каждой детали.
Концентрируйся сильно, глубоко, врежь это изображение в память. Я хочу, чтобы
во сне ты туда вошла. Попала внутрь. Очень важно, чтобы ты туда вошла.
* * *
Снаружи, за стенами замка, судя по всему, бушевала
прямо-таки адская метель, в камине огонь так и гудел, быстро пожирая поленья.
Йеннифэр блаженствовала в тепле. Ее теперешняя «келья» была, правда, в тысячи
раз теплее той мокрой дыры, в которой она провела, пожалуй, месяца два, но все
равно и тут у нее зуб на зуб не попадал. Там она полностью потеряла счет
времени, да и потом никто не торопился сообщить ей дату, но она была уверена,
что на улице зима, декабрь, может, даже январь.
— Ешь, Йеннифэр, — сказал Вильгефорц. — Ешь,
не стесняйся.
Чародейка и не думала стесняться. А если ела медленно и с
трудом справлялась с курицей, то исключительно потому, что ее только-только
зарубцевавшиеся пальцы все еще были неловкими и почти не гнулись. Удержать нож
и вилку ими было трудно. А есть руками она не хотела — предпочитала
демонстрировать свое превосходство Вильгефорцу и остальным пиршествующим гостям
чародея. Ни одного из них она не знала.
— Искренне сожалею, но вынужден сообщить тебе, —
сказал Вильгефорц, поглаживая пальцами ножку фужера, — что Цири, твоя
подопечная, распрощалась с этим миром. Винить за это ты можешь только себя,
Йеннифэр. И свое безрассудное, бессмысленное упрямство.
Один из гостей, невысокий темноволосый мужчина, мощно
чихнул, высморкался в батистовый платочек. Нос у него был опухший, красный и
явно наглухо забитый.
— Будь здоров, — сказала Йеннифэр, на которую
зловещие слова Вильгефорца не произвели никакого впечатления. — Откуда бы
такая серьезная простуда, милсдарь? Слишком долго стояли на сквозняке после
ванны?
Второй гость, годами постарше, крупный, худой, с
отвратительно белесыми глазами, неожиданно захохотал. Простудившийся же после
ванны мужчина, хоть физиономию ему перекосило от злости, поблагодарил чародейку
кивком и короткой простуженной фразой. Однако недостаточно короткой, чтобы она
не уловила нильфгаардского акцента.
