Вздохнув, Ляля взяла сначала один пакет, затем второй, третий и, наконец, четвертый.
– Обалдеть, – произнесла девочка. – Родители меня убьют!
Ката округлила глаза, а Лизка поспешила вставить:
– Ляля имеет в виду, что предки, заметив еду, сразу же все сожрут. Ляль, я права?
– Ага.
Когда Ката протянула Ляле конверт с деньгами, девочка сильно смутилась. На ее щеках заиграл румянец, а… Стоп! Помнится, вчера вечером на правой щеке Ляли был пластырь? Да, именно на правой. Тогда почему же сегодня пластырь переклеен на левую щеку? Спросив об этом у Ляли, Ката услышала следующее:
– Нет, я его не переклеивала, вам показалось.
– На левой щеке пластырь был, – заявила Лиза. – Я это хорошо запомнила. Кат, ты что-то путаешь.
Пожав плечами, Катарина была вынуждена признать, что действительно ошиблась.
– Спасибо вам, – поблагодарила их Ляля. – Вы добрая женщина, когда-нибудь вашим детям тоже едой помогут.
Из подъезда вышла полная старушка в черном тулупе. На крылечке она остановилась, поправила на голове шапку, а затем перевела взгляд с Катки на Лялю.
– Здравствуй, Надюшка, – улыбнулась пенсионерка, кивнув Ляле.
– Здравствуйте, – пискнула девочка.
– Надюшка? – Ката покосилась на покрасневшую Лялю.
– Это баба Оля, она меня Надюшкой всегда называет.
– Почему не Лялей?
– А она… Хм…
– Кат, ну ясно же как день, – перебила Лялю Лизавета. – Бабка уже старая, соображает туго, для нее все дети на одно лицо. Что Ляля, что Надюшка, что Полина. У нас в подъезде тоже бабки с приветом, меня, например, могут Ладой назвать или Лидой.
Услышав имя Плетневой, Катарина вздрогнула.
– Вы идите, – Ляля поежилась, – а то мне холодно что-то.
– Ляль, будь на связи с Лизаветой. Если тебе что-то понадобится, сразу ко мне обращайся, не стесняйся, поняла?
– Договорились. Пока, Лизка.
– Пока, Надь… Гм… Пока, Ляль. Это меня старуха с толку сбила, – начала оправдываться Лизавета. – Бывают же люди, ляпнут глупость, а ты потом за ними повторяешь.
* * *
«Я хочу признаться, что совершила преступление. Я убила отца и его подругу – Лидию. Они не должны были жить! Я их ненавидела. И Матвей очень скоро присоединится к ним. Матвей, я тебя убью!»
Прослушав в очередной раз признание Тоси, Катарина закрыла глаза, задавая себе один-единственный вопрос: почему ее не покидает ощущение, что Антонина Мазурова не причастна к этим убийствам? Ведь вот же она, Тося, сидит на диване и без обиняков заявляет, что убьет родного брата. Что еще надо для доказательств ее вины? Ясно, как дважды два – четыре, что Тося отправила на тот свет Лиду, отца, пыталась отравить Матвея, но в самый последний момент, по неизвестным пока причинам, сама выпила коктейль, предназначавшийся ее брату.
– Нет, – прошептала Ката, снова включив запись. – Что-то здесь есть… Но что?
То ли Тося как-то не так сидела – девушка была слишком напряжена, – то ли дело в ощущении какой-то неестественности… Еще Катка обратила внимание на глаза Антонины. Они «бегали». Со стороны это выглядело странно и неправдоподобно, в определенный момент Копейкиной даже показалось, что Тося немного косит. Но потом вдруг глаза ее становились совершенно нормальными, эффект легкого косоглазия проходил, и Катка, сжимая кулаки, в отчаянии откидывалась на спинку кресла.
«Я хочу признаться…» – в двадцатый раз раздалось из динамика, и Ката нажала на паузу.
Странно, но, пока Тося произносила эти три слова, ее глаза успели сконцентрироваться на трех разных точках. «Я» – Тося смотрит прямо в объектив. «Хочу» – взгляд направлен влево. «Признаться» – теперь она смотрит вверх.
Катка перемотала запись назад и включила ее снова, пристально вглядываясь в глаза Мазуровой. Получилось, что за полторы секунды Антонина успела проделать глазами некую восьмерку, что совсем не характерно для человека, при условии, что он не занимается специальной глазной гимнастикой. Но Тося уж точно ею не занималась: перед камерой-то ей было бы глубоко наплевать на гимнастику для глаз – ведь она признавалась в страшных грехах!
Но так ли это в действительности? Ката продолжила смотреть запись.
«Я убила отца и его подругу – Лидию».
Аналогичная ситуация – за короткий промежуток времени ее взгляд бегал в разные стороны, а также при замедленном показе было отчетливо видно, что правая ладонь Мазуровой успела трижды переменить положение. Ко всему прочему, был нарушен естественный характер звучания речи.
Внезапно Катарину прошиб пот. Она обратила внимание на электронное табло часов. Табло высвечивало часы, минуты и секунды. Ката едва не закричала в голос. Вот теперь все встало на свои места, теперь понятно, почему у Тоси бегали глаза.
Время! А точнее, секунды – вот в чем крылась разгадка! Тося не делала пауз между словами, но, если верить цифрам, отсчитывающим секунды, получалась большая нестыковка между услышанным и увиденным.
А именно…
Я – 13:22:23
Хочу – 13:22:30
Признаться – 13:23:01
Что – 13:23:07
Совершила преступление – 13:23:09
Я – 13:23:18
Убила – 13:23:19
Отца – 13:23:21
И – 13:23:29
Его подругу – Лидию. Они – 13:23:30 – 13:23:32
Не должны были – 13:23:39
Жить – 13:23:45
Я их – 13:23:47
Ненавидела – 13:23:55
И Матвей – 13:23:59
Очень – 13:24:02
Скоро – 13:24:10
Присоединится – 13:24:18
К ним – 13:24:33
Матвей, я тебя убью – 13:25:01
Речь Тоси длилась не более двадцати секунд, а вот времени прошло – целых сто пятьдесят восемь секунд! Или же две минуты тридцать восемь секунд.
Налицо монтаж записи! Кто-то – очень хитрый и опасный – проделал всю эту работенку, чтобы отвести от себя подозрение и перевести все стрелки на Антонину. Гадать, кто автор данного «шедевра», долго не приходится, монтажом занимался убийца! Аркадий!
Ловко он обвел Катку вокруг пальца, ничего не скажешь. А как правдоподобно изображал из себя убитого горем мужа Мазуровой! Даже в больницу загремел с приступом. Ну, актер!
– Только твой номер не пройдет. – Катарина вытащила диск из дисковода и аккуратно положила его в коробочку.
