Квиллер опять остался один. По его часам он ещё тридцать минут должен был исполнять роль охранника Джо Баззарда. Он потихоньку пробовал подниматься на носки, потягиваться, сгибать и разгибать руки и ноги, моргать за тёмными стеклами очков.
Дежурство Полли возле чайника закончилось, и теперь она ходила по залу, болтая с другими гостьями. Она знала буквально всех! Постепенно она приблизилась к столу с драгоценностями. Квиллер предложил ей выбрать что-нибудь в подарок себе на Рождество. Полли сопротивлялась, заявляя, что он уже подарил ей опалы, а бриллианты она не любит. Но он настоял на своём, и вот она нехотя подошла к столу, обратилась к секретарше, равнодушным взглядом окинула выставленные изделия, но вдруг чем-то заинтересовалась, и даже очень. Секретарша сделала очередную запись в блокноте, а Полли выпила ещё чашку чая.
Так, сколько ещё осталось?.. Двадцать минут! Хоть бы ограбление случилось, что ли!
Квиллер даже придумал подходящий сценарий. Одна из официанток роняет блюдо сандвичей с огурцом, чтобы отвлечь внимание… хватает пустой чайник и с силой бьёт им секретаршу… сгребает драгоценности в передник… бежит к служебному выходу. «Охранник» устремляется за ней. Он размахивает деревянным пистолетом и кричит: «Держите вора!»
Так Квиллер развлекался ещё минут пять.
Но куда девать оставшиеся пятнадцать?!
Он попробовал подыскать тему для будущей статьи. Можно ли написать тысячу слов о бутербродах с огурцом?.. Или о забытом ныне искусстве целования ручек?.. О шляпках? Ну да, конечно! Головные уборы бывают самыми разными: ковбойские шляпы, бейсбольные кепки, мотоциклетные шлемы, каски строительных рабочих, береты волынщиков, бескозырки моряков, митры епископов. Некоторые шляпы стали знамениты: треуголка Джорджа Вашингтона; шляпа фасона «Янки-Дудл»
[16]
с пером; фетровая шляпа актера Хамфри Бoгарта с продольной вмятиной и полями, спереди загнутыми вниз, а сзади — вверх; соломенное канотье певца Мориса Шевалье; шёлковый цилиндр танцовщика Фреда Астера…
Задумавшись, Квиллер не заметил, как пролетело время. Но вот фортепьяно смолкло, горелки под чайниками погасили, футляры с драгоценностями собрали и заперли, а сам он вбежал вверх по лестнице в кабинет управляющего, где его ждала чашечка кофе.
Когда Ларри Ланспик вёз его обратно, Квиллер сказал:
-Тебе не кажется, что ваш ювелир немножко переигрывает? Костюм заимствовал из «Тысячи и одной ночи», манеры — у Мольера… Прости меня, Ларри, но мне кажется, что вся эта помпезность ничего не стоит — с деловой точки зрения, я имею в виду.
— По правде говоря, мы не получаем ни пенни комиссионных со сделок, которые он здесь проворачивает, — согласился Ларри. — Но что с того? Это происходит раз в пять лет, а в промежутке мы заказываем у него для наших клиентов жемчуга, обручальные кольца и прочее и делаем обычную наценку. Кроме того, вся эта шумиха работает на нас и помогает старой гвардии сбывать свои фамильные драгоценности.
— Как ты считаешь, Делакамп предлагает справедливую цену?
— Жалоб не было. Делакамп посылает им розы, и они счастливы уже оттого, что он наносит им визит.
Высадив Квиллера у служебного входа в театр, Ларри вручил ему небольшую книжечку.
— Это пьеса, которую мы ставим. Может, захочешь заглянуть в текст перед премьерой? Ведь рецензию будешь писать ты.
— А кто же ещё?
Пьеса называлась «Ночь должна прийти».
— Впервые её поставили в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Эмлин Уильямс написал роль слуги для себя. Вызов для всякого актера
[17]
.
— Я знаю. Видел новую постановку на Бродвее несколько лет назад. Очевидно, эту роль будет играть Дерек Каттлбринк?
— К сожалению, нет. Он, конечно, справился бы с нею, но теперь занят по вечерам в отеле.
Ты ведь знаешь, Дерек — метрдотель в «Макинтоше»… Можешь оставить всё это на столе в костюмерной.
— Хорошо. И спасибо за всё, Ларри. Незабываемое приключение.
Дерек в роли метрдотеля вызывал у Квиллера дурные предчувствия. Последние два ресторана, в которых работал Каттлбринк, кончили провалом: один был накрыт лавиной общественного негодования, другой — оползнем.
Когда поздно вечером Квиллер позвонил Полли, чтобы отчитаться о проделанной работе, галопом прискакал Коко и вспрыгнул на стол. То ли кот считал, что обязан контролировать все телефонные разговоры, то ли чувствовал, что на другом конце провода — ещё один сиамец по кличке Брут. А может, всё ещё мучился вопросом, каким образом действует загадочный аппарат.
Первые слова Полли были:
— Ну и как, стоила овчинка выделки?
— Не вполне, — признался он. — А как тебе выставка шляп?
— Ну, они ведь просто разыграли мистера Делакампа. А он притворялся, будто клюнул на удочку.
— Что ты думаешь по поводу его коллекции?
— У него есть очень эффектные вещи. Например, старинная булавка, усеянная алмазами каратов на тринадцать — и с клеймом. Он просит за неё тридцать пять тысяч.
— В Мускаунти он вряд ли найдет покупателя.
— Как знать… Коллекционеры гоняются за вещами с клеймом, и у нас есть люди со средствами, которые вкладывают их в ювелирные изделия, но не афишируют этого. Я видела у него чайное ситечко из чистого золота за тысячу восемьсот, и его уже купили. Наверняка не для того, чтобы разливать чай.
— А для себя ты что-нибудь присмотрела?
— Да! — произнесла она с энтузиазмом. — Кольцо с камеей.
— С камеей? — разочарованно протянул Квиллер. Он был невысокого мнения о камеях.
— Вовсе не ширпотреб для туристов, Квилл. Сейчас снова входят в моду античные камеи с искусной резьбой. Я видела одну с изображением Венеры и Купидона в лесу. Резьба такая тонкая, что можно пересчитать листочки на дереве! А это кольцо я и сама готова носить. Камея в золотой оправе, на ней изображены три Грации, богини красоты и радости, олицетворения женской прелести.
— Прямо для тебя. Надеюсь, ты взяла её?
— Да, сделала заказ. Должна прийти за ней в два часа в четверг.
— Замечательно. Я выпишу чек. На сколько?
— Они не принимают ни чеков, ни кредитных карточек — только наличные.
— Странно… — проговорил Квиллер, думая о булавке за тридцать пять тысяч. — Но это не имеет значения. Я сниму деньги утром в четверг и привезу тебе в библиотеку — или лучше прямо в отель к двум часам. Так сколько?
