– Не болтай глупостей.
Они тупо обшаривали взором изгиб здания. Ветер, свистевший сквозь балконную ограду, звучал словно гигантский орган.
– Кто-нибудь тут поблизости ненавидит кошек? – спросил Банзен.
– Не думаю. Не знаю. То есть у меня нет… – Квиллер внимательно поглядел через двор, сощурившись во тьму. Фасад южного крыла походил на шахматную доску света и мрака: многие квартиры темны, а из других сквозь задернутые шторы просачивался приглушенный свет. Но одна квартира была частично открыта взгляду.
Квиллер указал на неё:
– Видишь, видишь?! Погляди на то окно – вон там, там, где занавески распахнуты.
– Это квартира Дэвида Лайка.
– Без тебя знаю. И у него телевизор включен. И погляди, кто это сидит и греется на верхушке телевизора?
Дверцы китайского лакированного шкафчика были раскрыты, и виднелся телеэкран, мерцавший абстрактными фигурами. На верхушке телевизора, опрятно свернувшись, лежал Коко: его белая грудка светлела на фоне тёмного лака, а коричневые мордочка и ушки силуэтом вырисовывались на серебристой стене.
– Иду звонить Дэйву и выяснять, что всё это значит; – сказал Квиллер.
Он позвонил на коммутатор, спросил телефон квартиры Лайка и долго ждал, пока не убедился, что никого нет дома.
– Не отвечают, – бросил он Банзену.
– Как же быть?
– Не знаю. Как по-твоему, Коко соскучился в одиночестве и пошёл наносить визиты?
– Ему захотелось ещё немножко того цыплячьего кэрри.
– Он, похоже, прыгал с балкона на балкон по всей дуге. Сумасшедший кот! Лайк, наверное, впустил его, а сам потом ушёл. Он говорил, что у него назначено свидание.
– Так что ты думаешь предпринять? – спросил Банзен.
– Оставить его там до утра, вот и всё.
– Я могу принести его обратно.
– Что? Как это ты сумеешь его принести? Ему тебя не услышать, там ведь закрыты двери, а если он даже и услышит, как он их откроет?
– Спорим, что я его принесу? – Фотограф вскочил на боковые перила балконной ограды и закачался там, вцепившись в угловой столбик.
– Нет! – заорал Квиллер. – Сойди оттуда! Он боялся сделать неверное движение и ненароком столкнуть человека, балансирующего на узких перилах. Приближался к Банзену медленно, затаив дыхание.
– Без соплей! – выкрикнул фотограф, перепрыгивая пятифутовое пространство и хватаясь за столбик следующего балкона. – Всё, что способен сделать какой-то там кот, Одд Банзен сумеет сделать куда лучше!
– Вернись! Ты спятил!.. Нет, оставайся там!.. Не пытайся это повторить!
– Одд Банзен идёт на выручку! – заорал фотограф, перебегая балкон и готовясь перепрыгнуть на следующий. Но сперва он сорвал на соседнем окне жёлтую хризантему и зажал её в зубах.
Квиллер сел и закрыл лицо руками.
– Йя-хо-о! – ревел Банзен. – Йя-хо-о!
Его боевой клич ослабевал, заглушаемый свистом ветра, по мере того как он перебирался с перил на перила по всей внутренней дуге дома. Обитатели здесь и там открывали балконные двери и выглядывали, не видя акробатического подвига, творимого во тьме.
– Йя-хо-о! – раздался отдаленный вопль.
Квиллер подумал о трёх двойных мартини и двух… нет, трех… бренди, которые потребил Банзен. Он подумал о жене и шестерых детях фотографа, и кровь застыла у него в жилах.
Через двор долетел триумфальный рёв, и Банзен перемахнул на балкон Лайка. Подёргал скользящую дверь; она открылась. Он оповестил окрестности о своем успехе и шагнул в серебристо-серую гостиную.
При его появлении Коко спрыгнул со своего насеста и поспешно исчез.
«Надеюсь, – подумалось Квиллеру, – у этого дурачка достанет сообразительности принести Коко домой по земле, а не по воздуху».
Оттуда, где стоял репортёр, больше не были видны ни Банзен, Ни кот, так что он пошёл внутрь – ждать возвращения странствующей парочки. Стояла безжизненная тишина – слышались только механический шум лифта да яростные звуки далекого телевизора. Квиллер вернулся на балкон и стал разглядывать южное крыло. В квартире Лайка не было заметно никакого движения, кроме мигающих знаков настройки на телеэкране.
Квиллер проглотил чашку кофе и зашагал по паркету. Наконец подошёл к телефону и попросил дежурного на коммутаторе снова соединить его с квартирой Лайка. Там оказалось занято.
– Что делает этот пьяный осёл?
– Простите? – переспросил дежурный.
Ещё раз вернувшись на балкон, Квиллер раздражённо глядел через двор. Когда у него зазвонил телефон, он прыжком рванулся к нему.
– Квилл, – произнёс банзеновский голос, ставший почему-то несколькими тонами ниже, чем был весь вечер, – мы тут попали в беду.
– Коко?! Что случилось?
– Кот жив-здоров, а вот твой друг-дизайнер был жив-здоров.
– Ты о чем?
– Кажется, Лайк мертв.
– Нет!.. Нет!..
– Он холодный, белый, а на ковре – жуткое пятно. Я позвонил в полицию, позвонил в газету. Не спустишься ли в машину за моей камерой?
– Я отдал ключи от машины тебе.
– А я сунул их в карман дождевика, а дождевик сбросил у тебя в передней. По-моему, мне лучше остаться здесь, возле тела.
– Голос у тебя удивительно трезвый.
– Отрезвеешь, когда увидишь такое.
К тому времени, когда Квиллер вошёл в квартиру Лайка с банзеновской камерой, там уже был полицейский автопатруль. Квиллер пристально оглядел гостиную. Она была точь-в-точь такой же, какой они сфотографировали её после полудня, за исключением бессмысленной болтовни телевизора в китайском шкафчике да желтой хризантемы, уроненной Банзеном на ковер.
– Как только я вошёл в балконную дверь, – сказал Банзен, – Коко повёл меня в спальню.
Тело лежало в спальне на полу, окутанное серым шелковым халатом. На одном пальце сиял крупный звездчатый сапфир, которого Квиллер раньше у Лайка не видел. Лицо больше не было красивым. Оно утратило ум и воодушевление, делавшие его привлекательным. От него осталась лишь надменная маска.
Квиллер осмотрел комнату. Тигровая шкура была снята с кровати и, аккуратно сложенная, лежала на банкетке. Всё прочее оказалось в полном порядке. Не было ни малейшего признака, что кроватью пользовались.
Банзен сновал по комнате, отыскивая ракурсы для съемки.
– Я хочу сделать только один снимок, – говорил он полицейским. – Я ничего с места не сдвину! – Квиллеру он сказал: – Интересный снимок нелегко заполучить. В фотоотделе больше не гоняются за кровавыми кадрами. На них поступают жалобы от фототелеагентства, ну, от этой старенькой дамочки, от Американского легиона, от Дочерей американской революции, от вегетарианцев…
