Аламано беспомощно развел руками.
– Честное слово, дорогая княгиня, я не знаю! Ничего особенного, конечно. Такова форма этой невероятной восточной учтивости. Шахин-бей хочет сказать, что он никогда не забудет вас, так же, я думаю, как и свой утраченный народ!
Маддалена, с интересом следившая за чтением, перестала обмахиваться большим тростниковым веером, которым она пыталась бороться с жарой, и улыбнулась новой подруге.
– Если только он не объявит о своем намерении предложить вам руку после того, как он вновь завоюет свои владения? Это будет вполне в рыцарском и романтическом духе Шахин– бея. Бедняга влюбился в вас, моя дорогая, с первого взгляда!
Настоящее объяснение принес в конце дня лично Язон Бофор. Язон, который вне себя от ярости появился на террасе, где обе женщины, вытянувшись в шезлонгах, прохлаждались, посматривая на заходящее солнце, и который отнюдь не горел желанием соблюсти нормы приличия и вежливости, обязательные, когда впервые приходишь в дом. В то время как он склонился перед Маддаленой, Марианна поняла по брошенному на нее гневному взгляду, что у него есть кое-что сказать ей.
Обмен обычными любезностями прошел в настолько наэлектризованной атмосфере, что графиня Аламано быстро это почувствовала. Она увидела, что им надо что-то выяснить, и под предлогом необходимости дать указания повару извинилась и ушла.
Едва ее лиловое газовое платье скрылось за стеклянной дверью террасы, как Язон повернулся к Марианне и без околичностей атаковал:
– Что ты делала ночью на пляже с этим полусумасшедшим турком?
– Господи! – простонала молодая женщина, в изнеможении откидываясь на подушки шезлонга. – Сплетни на этом острове расходятся быстрей, чем в Париже!
– Это не сплетни! Твой… любовник, ибо иначе не назовешь такого одержимого, только что явился ко мне на борт сообщить, что вчера ночью ты спасла ему жизнь при обстоятельствах, которые трудно было понять, слушая его тарабарщину!
– Но почему он пришел рассказать об этом тебе? – воскликнула изумленная Марианна.
– Ага! Ты признаешь!..
– Что признаю? Мне не в чем признаваться! Ни в чем, по крайней мере, что соответствовало бы этому слову! Этой ночью я действительно случайно спасла жизнь беженцу турку. Было так жарко, что я задыхалась в своей комнате. Я спустилась на пляж подышать свежим воздухом. Я считала, что в такой поздний час буду одна.
– Настолько, что ты решилась выкупаться. Ты сняла одежду… всю одежду?
– Ах, так ты знаешь и это?
– Конечно! Этот хвастун не спал, вероятно, всю ночь. Он видел, как в лучах луны ты выходила из воды, обнаженная, как Афродита, но бесконечно более прекрасная! Что ты скажешь об этом?
– Ничего! – вскрикнула Марианна, которую начал раздражать обвиняющий, но не имеющий никаких оснований тон Язона, тем более что жгучие воспоминания прошедшей ночи вызывали у нее скорее сожаление, чем угрызения совести. – Это правда, что я разделась! Но, черт возьми, что в этом плохого? Ведь ты моряк! Так что можно не спрашивать, купался ли ты в море! Мне кажется, что ты не натягивал на себя халат, туфли и шерстяной колпак перед тем, как нырнуть?
– Я мужчина! – вскипел Язон. – Это не одно и то же!
– Я знаю! – с горечью откликнулась Марианна. – Вы существа исключительные, полубоги, которым все разрешено, тогда как мы, несчастные создания, имеем право пользоваться свежей водой только надлежащим образом упакованными в манто с тройным воротником и несколько плотных шалей! Какое лицемерие! Подумать только, что во времена Генриха IV женщины купались нагишом в самом Париже, среди бела дня, рядом с устоями Нового моста, и все находили это вполне нормальным! А я… я совершила преступление, потому что темной ночью, на пустынном пляже полудикого острова захотела освежиться от жары! Хорошо, я виновата и прошу прощения! Ты доволен?
Чувствительный, без сомнения, к резкости ее тона, Язон перестал шагать взад-вперед по террасе с заложенными за спину руками, как он привык делать на палубе своего корабля, только со значительно меньшей нервозностью. Он остановился перед Марианной, внимательно посмотрел на нее, затем удивленно спросил:
– Ты что… сердишься?
Она взглянула на него, и в глазах ее сверкнули молнии.
– Опять я виновата? Ты приходишь сюда, пылая гневом, ты сваливаешься, как снег на голову, заранее считая меня виноватой, и, когда я огрызаюсь, ты удивляешься! Когда я с тобой, у меня всегда появляется ощущение, что я не то деревенская дурочка, не то истеричная вакханка!
Мимолетная улыбка расслабила на мгновение суровые черты корсара. Протянув руки, он выудил молодую женщину из глубины подушек и, заставив встать, прижал к себе.
– Прости меня! Я знаю, что сейчас вел себя как грубиян, но это сильней меня: если речь заходит о тебе, я не могу владеть собой! Когда этот осел недавно появился с сияющей рожей описать мне твой подвиг и в дополнение, твое сверкающее в лунном свете появление из воды, я едва не задушил его!
– Только едва? – спросила она со злобой.
На этот раз Язон рассмеялся и крепче прижал ее к себе.
– Похоже, что ты жалеешь об этом? Если бы Калеб… ты знаешь, беглый раб, которого я взял, не вырвал его из моих рук, я завершил бы работу палача Али-паши.
– О, этот эфиоп? – сказала Марианна задумчиво. – Он посмел стать между тобой и твоим… гостем?
– Он работал на обшивке рядом со мной. И, впрочем, он правильно сделал, – сказал Язон, беззаботно пожимая плечами, – твой Шахин-бей кричал, как свинья под ножом мясника, и люди начали сбегаться…
– Шахин-бей вовсе не мой! – оборвала его задетая Марианна. – И к тому же я не могу понять, почему он пришел рассказать об этом именно тебе?
– Разве я не упомянул? Но, мой ангел, просто потому, что он решил плыть с нами в Константинополь и пришел просить меня взять его с людьми на борт.
– Что? Он хочет…
– Следовать за тобою! Да, сердце мое! Видно, этот парень знает, чего хочет, и его планы на будущее удивительно точны: попасть в Константинополь, пожаловаться Великому султану на недостойное обращение Али-паши с его подданными, вернуться к себе с армией и… тобою, отвоевать свою провинцию и затем предложить тебе стать первой женой нового паши Дельвино.
– И… ты согласился? – воскликнула Марианна, ужаснувшись при мысли, что ей придется на протяжении недель терпеть возле себя этого взбалмошного турка.
– Согласился? Я же сказал, что едва не задушил его. Когда Калеб вырвал его у меня из рук, я приказал бросить его на набережную и заявил твоему влюбленному об официальном запрете хоть ногой ступить на мой корабль. Не хватало мне еще паши-воздыхателя! Кроме того, что он мне не понравился, я начинаю находить, что на «Волшебнице» слишком много народа! Ты не можешь себе представить, до какой степени мне хочется побыть с тобою наедине, любовь моя… Ты и я, и никого больше, днем… ночью! Я был безумцем, это точно, считая, что смогу обойтись без тебя. С тех пор как мы покинули Венецию, я испытывал адские муки от желания обладать тобою! Но теперь это кончилось. Завтра мы уходим в море!
