– На острове Гидра, – сказала ей Мелина, – у нас есть торговый флот, на который даже турки боятся нападать. Эти моряки надежны, и страх им неведом. Они бороздят Архипелаг и беспрепятственно бросают якоря у набережной Фанара. Они перевозят зерно, масло, вино и… наши надежды! Именно на Гидру послали голубя.
«Собственно, – подумала Марианна, – это пираты под видом торговцев!» Она невольно спросила себя, не оценят ли ее голову как мятежницы, когда она попадет на корабль. Теперь мятежники мерещились ей повсюду.
Ведь, кроме нее и Теодороса, в лодку одновременно сел и еще один пассажир, в котором она почти без удивления узнала под рыбачьей шляпой высокую темноволосую девушку, поддержавшую ее, когда Сафо вела их славить заходящее солнце.
Освобожденная от античного одеяния, юная пансионерка княгини-заговорщицы предстала тем, кем ее создала природа: стройным крепким юношей со строгим профилем, улыбнувшимся ей, помогая подняться в лодку. Теперь она знала, что он с Крита, зовут его Деметриос, его отца обезглавили год назад за отказ платить подать, и что сейчас он направляется в один из тех таинственных пунктов, где медленно созревало всеобщее восстание, в скором начале которого не сомневался ни один грек!
Путешествие прошло без происшествий. К утру волнение успокоилось, и хотя и ветер тоже утих, его оказалось достаточно, чтобы около полудня залив Наксоса открыл перед форштевнем скафо тучные нивы и зелень густых рощ. В глубине ослепительной белизны маленький городок дремал на солнце, прилепившись к остроконечному холму, на вершине которого неизбежная венецианская крепость постепенно разрушалась под складками зеленого, с полумесяцем знамени султана.
На островке перед портом небольшой заброшенный храм равнодушно ждал, когда упадут его последние белые колонны…
Впервые после отъезда Марианна приблизилась к Теодоросу.
– Мы высадимся уже сейчас? Я думала, что дождемся ночи?
– Чего бы это? В этот час все спят, даже крепче, чем ночью. Такая жара, что никто и не подумает высунуть нос наружу… Даже турки соблюдают сиесту.
Жара действительно была удручающая. Белые стены отражали ее с невыносимой силой, и все другие краски тонули в дрожащем мареве. На выгоревшей набережной не было заметно никаких следов человеческой жизни. Все скрылось за закрытыми ставнями, и только кое-где виднелись укрытые в тени спящие фигуры в тюрбанах или колпаках. Это был остров Спящей Красавицы. Каждый в этом замершем волшебным сном порту отдыхал, не думая ни о каких делах.
Скафо подошла к набережной и затерялась среди разноцветной массы корпусов и мачт каиков, турецких фелюг и греческих лодок. Порт испускал сильное зловоние из-за разлагающихся на поверхности воды отбросов, и, приближаясь к этому белому городу, такому блистательному издалека, Марианна заметила, что грязь и запустение царили повсюду. Красивые белые стены покрылись трещинами, и окружавшим цитадель благородным жилищам вверху, на холме, грозило разрушение, так же как и старой крепости или белому храму, который там, внизу, таял, как лед на солнце.
– Трудно поверить, что этот остров самый богатый из Циклад, не правда ли? – пробормотал Теодорос. – Апельсины и оливки растут в изобилии в глубине острова, но их без особого сожаления оставляют гнить! Мы не хотим работать на турок…
Высадка прошла незаметно, не привлекая ничьего внимания. Только мяукнул какой-то потревоженный кот и с шипением направился в более спокойное место. Теперь Марианна и Теодорос, мокрые как мыши, в своих плотных одеяниях задыхались от жары. Но их мучения скоро закончились. Сделав несколько шагов по раскаленным камням набережной, они подошли к белому дому, открывшему круглый вход под запыленным виноградом, дому Атанаса, кузена Йоргоса.
Его не оказалось дома. Пришедших гостей встретила только старая женщина, закутанная в черную шаль, чье изрезанное морщинами лицо появилось в чуть прикрытой двери, которую она сразу же хотела захлопнуть у них под носом. Вмешался Йоргос и задыхающейся скороговоркой на местном диалекте попытался убедить ее, но старуха качала головой и стояла на своем. Видимо, она ничего не хотела знать. Тогда Теодорос отстранил Йоргоса и двинулся вперед. Под ударом его руки дверь распахнулась, и старуха отлетела вглубь, запищав, как испуганная мышь.
– Я не знаю, ждали ли нас, – заметила Марианна, – но я не верю, что мы будем желанными гостями!
– А мы сейчас станем ими! – заверил гигант.
Пройдя в коридор, он сказал резким и властным голосом всего несколько слов, но эти слова оказали волшебное действие. С восторженным лицом грешницы, исторгнутой из ада и получившей прощение, старуха вернулась и под изумленным взглядом Марианны упала на колени и с фанатичной истовостью припала к широкой руке Теодороса, который довольно бесцеременно поднял ее. После чего она пустилась в торопливые объяснения, открыла перед новоприбывшими дверь в низкую и прохладную комнату, сильно пахнущую кислым молоком и анисом, затем исчезла, словно черный вихрь, предварительно поставив на грубый деревянный стол бутылку, стаканы и запотевший кувшин, вызвавший представление о холодной глубине колодца.
– Это мать Атанаса, – сказал Теодорос. – Она пошла за сыном, чтобы он отвел нас к венецианцу.
Точным движением он наполнил один из стаканов водой и подал его Марианне, затем, откинув назад голову, пустил струйку из кувшина прямо себе в глотку.
Йоргос предусмотрительно вернулся к лодке. Даже священный час сиесты не мог отбить охоту у воришек, и он беспокоился о своих кувшинах с вином.
Юный Деметриос ушел вместе с ним. Марианна и ее псевдослуга остались одни: он облокотился о подоконник небольшого, защищенного крестообразной решеткой окна, она – сидела на каменной скамейке с набитой сухой травой подушкой, борясь с сонливостью. Она почти не спала в лодке из-за качки, и настроение у нее было неважное. Может быть, потому, что она чувствовала себя усталой и одинокой, ей пришло в голову, что, как некогда вернувшийся с Троянской войны Улисс, она также будет блуждать от острова к острову среди странных людей и чуждых ее нормальной жизни событий, в которых ей, однако, приходится принимать участие. Этот Восток, наделенный в ее воображении яркими красками любовного путешествия, теперь казался ей суровым и негостеприимным. Снова вернулась тоска по ее саду и розам, которые сейчас должны быть такими прекрасными! Где тихие вечера, напоенные ароматом роз и жимолости?..
Возвращение старухи прервало ее грустные размышления в момент, когда она с горечью констатировала, что даже не имеет больше права потребовать отвезти ее в Афины, чтобы сесть там на идущий во Францию корабль. Кроме неминуемых неприятностей с Наполеоном, если бы она вернулась, не выполнив его миссию, теперь появился этот детина, которого надо тащить за собой и который следил за нею так же внимательно, как хорошая хозяйка за поставленной на огонь кастрюлей с молоком.
Сопровождавший старуху мужчина несколько примирил ее с существованием. Атанас оказался невысоким малым с толстощеким и приятным лицом херувима под седыми буклями, дородным, как сторож нормандского собора. Он принял этого оборванного детину Теодороса, как исчезнувшего двадцать лет назад родного брата, а к Марианне обратился, словно перед ним была сама царица Савская.
