Он ковылял за журналистом, быстро переставляя ноги в белых гольфах.
— Я слышал, вы когда-то работали в театре, — проговорил Квиллерен.
Округлый маленький продавец подрос сантиметра на три.
— Нашего фра Лоренса на Бродвее хвалили критики. Наш Догберри был великолепен. Наш Боттом был незабываем… Что это значит? Вы бледны и весь дрожите!
Квиллерен не сводил глаз с котенка на подушке.
— Этот… Этот кот! — выпалил он. — Он мертв!
— Великолепный образчик таксидермистского искусства. Ужели он вам не по сердцу?
— Да, не по сердцу, — ответил Квиллерен, шумно выдохнув в усы. — И вообще, чем вы конкретно занимаетесь? У вас есть какая-нибудь специализация?
— Я счастливый ночной бродяга.
— Бросьте! Не нужно вешать мне лапшу на уши. Хотите рекламу — отвечайте по существу. Вы на чем-то специализируетесь?
Бен Николас замялся:
— На всем, что приносит доход.
— Как долго вы работаете в Хламтауне?
— Слишком долго.
— Вы хорошо знали Энди Гланца?
Антиквар сложил на груди руки и закатил глаза.
— Благородный, мудрый, доблестный и честный, — пропел Бен. — Черный день наступил для Хламтауна, когда святой Эндрю встретил свою кончину. — Он подтянул брюки и лукаво произнес:
— Как насчет кружки божественного напитка в местном кабачке?
— Нет, спасибо. Не сегодня, — отказался Квиллерен. — А это что? Складная книжная полка? — Он взял в руки странное сооружение из черного дерева с медными шарнирами. — Сколько вы за нее хотите?
— Берите ее… Берите… С приветом от старого Санта Клауса.
— Нет, я куплю ее, если это не слишком дорого.
— Мы просим пятнадцать, но позвольте нам сделать скидку. Восемь симолеонов.
Тут в магазин вошел еще один покупатель и нетерпеливо спросил:
— Бляшки для лошадиной сбруи есть?
— Сгинь! Сгинь! — махнул рукой продавец. Этот джентльмен из газеты, и у нас берут интервью.
— Я уже все. Я ухожу, — сказал журналист. — В понедельник пришлю фотографа, чтобы снять вас и ваш магазин.
— Покорно благодарю, сэр.
Николас снял свой шелковый цилиндр и прижал к сердцу. Тогда-то Квиллерен и заметил воткнутое в головной убор красное перо. Это было его перо! Он в этом не сомневался: у самого ствола оно было прокушено. Две недели назад в игривую минуту журналист вынул украшения шляпы из-за ленты, чтобы пощекотать Коко нос, и расшалившийся кот продырявил перо клыками.
Квиллерен медленно вышел из магазина. Остановился на первой ступеньке и нахмурился, размышляя, каким образом оно попало на цилиндр Бена.
И вдруг журналиста швырнуло наземь. Мир опрокинулся на него, бросив коленопреклоненным на крыльцо. Раздался шум, рев, треск, и Квиллерен оказался на четвереньках в снегу, перемешанным с колким льдом.
Бен Николас тут же поспешил на помощь.
— О, дьявольская лавина! — возопил он, помогая журналисту подняться. — С крыши этого богомерзкого дома! Мы подадим на хозяина в суд.
Квиллерен отряхнулся.
— Еще повезло, что на мне была шляпа, — сказал он.
— Пойдемте обратно — сядете и выпьете чуточку бренди.
— Нет, со мной все в порядке. Все равно, спасибо.
Он подобрал книжную полку и сошел вниз по оставшимся ступенькам, морщась от боли в левом колене.
Квиллерен с трудом добрался до дома, где его встретил разбушевавшийся Коко. Юм-Юм, съежившись, сидела в шкафу, похожая на испуганного кузнечика, а кот метался от двери к столу, потом вспрыгнул на кровать и молнией юркнул под стол.
— Ага! Эти уроды наконец установили телефон! — сказал журналист. — Надеюсь, ты укусил представителя компании за ногу.
Коко, шевеля ушами, с интересом смотрел, как Квиллерен набирает номер фотолаборатории «Бега» и заказывает фотографа на утро понедельника. Потом кот, задрав хвост, чопорно прошествовал впереди хозяина на кухню, чтобы проследить за правильным приготовлением пищи. Выжидательно опустив усы, Коко сел на сушилку и внимательно смотрел, как цыплячью печенку мелко рубят, жарят в сливочном масле, добавляют сливки и посыпают порошок соуса-кэрри.
— Коко, я вступил в клуб калек, — сообщил Квиллерен. — У хозяйки повреждена спина, у Расса Пэтча сломана нога, рыжая в гипсе, а я расшиб колено! Не плясать мне сегодня вечером в пресс-клубе!
— Йоу, — утешил его Коко.
Квиллерен всегда проводил субботние вечера в клубе — в последнее время в обществе молодой дамы, писавшей записки коричневыми чернилами. Но теперь она сошла со сцены. Журналист отыскал в телефонном справочнике номер «Трех сестричек» и набрал его: а вдруг? Большинство женщин с радостью ухватились бы за возможность поужинать в пресс-клубе. Но, к сожалению, трубку никто не поднял.
Тогда он позвонил девушке, работавшей в женском отделе «Бега» и занимавшейся светской хроникой.
— Я бы с удовольствием, но сегодня мне надо надписать все рождественские открытки, чтобы они пришли до Нового Года.
— Да, кстати: скажи мне, что ты знаешь о семье Даксбери?
— Они стараются не вести себя вызывающе, но терпеть не могут журналистов. А почему ты спросил?
— У них есть дочери?
— Пять — все названы в честь английских королев. Все замужем, кроме одной. Она покинула семью десять лет назад и…
— И?
— Вернулась обратно, наверное. Ее не видно — и не слышно.
— Как ее зовут?
— Мэри. Она в семье белая ворона.
— Спасибо, — сказал Квиллерен.
Он пошел в пресс-клуб один.
Клуб занимал единственное старое здание в центре города, избежавшее сноса. Это была бывшая тюрьма, похожая на средневековую крепость с башенками, зубчатыми стенами и бойницами. Как только город предлагал снести здание для строительства автострады или аллеи, «Бег дня» и «Утренний комментатор» поднимали возмущенный крик, и ни один выбранный или назначенный на свое место чиновник не отваживался идти против объединившейся прессы.
Квиллерен, хромая, поднимался по ступенькам мрачного старинного строения, когда встретил выходившего оттуда Лоджа Кендолла, полицейского репортера.
— Пошли обратно, я поставлю тебе рюмку, — предложил Квиллерен.
— Не могу, Квилл. Пообещал жене, что пойдем сегодня за елкой. Если заранее не выберешь, упустишь свой шанс. Терпеть не могу кособокие деревья.
— Тогда только один вопрос. В какой части города самый высокий уровень преступности?
