Миссис Кобб чуть не задохнулась:
— Идиот! Да мы никогда не избавимся от нее за те же деньги! Готова поспорить, с ним соревновался Бен Николас. Цена росла слишком быстро. Бену не нужна эта печь. Он просто забавлялся. Он всегда так! Он знал, что Си Си ее ему не отдаст!
Она обернулась и гневно направила невидящие глаза в сторону красной фланелевой рубашки и шапки Санта Клауса.
Аукционист продолжал:
— А теперь до перерыва мы выставим кое-какие канцелярские принадлежности.
Один за другим последовали справочники, картотечный шкаф, портативный магнитофон, пишущая машинка — предметы, малоинтересные охотникам за антиквариатом. Миссис Кобб нерешительно подала голос и за смешную цену приобрела магнитофон.
— А вот портативная пишущая машинка… Не хватает одной буквы. Кто даст пятьдесят? Я слышу пятьдесят? Ладно, сорок. По-моему не хватает "Z"… Жду сорока… Хорошо, тридцать… Кто скажет тридцать?
— Двадцать! — вырвалось у Квиллерена.
— Продано сообразительному господину с большими усами за двадцать баксов! А теперь сделаем перерыв на пятнадцать минут.
Квиллерен был ошеломлен неожиданно удачей. Он и не собирался участвовать в аукционе.
— Давайте разомнем кости, — сказала миссис Кобб, потянув его за рукав, как старого знакомого.
Когда они встали, им преградил дорогу мужчина в красной фланелевой рубашке.
— Зачем ты купила дурацкий магнитофон? — потребовал он ответа у жены.
— Со временем узнаешь, — сказала она, вызывающе тряхнув головой. — Это репортер из «Бега дня». Его интересует наша свободная комната.
— Она не сдается. Не люблю репортеров, — проворчал Кобб и ушел, засунув руки в карманы.
— Мой муж — самый несносный антиквар Хламтауна, — с гордостью сообщила миссис Кобб. — Вам не кажется, что он очень красив?
Квиллерен пытался найти ответ потактичнее, когда возле двери раздался грохот, а потом крики и стоны. У входа стоял фотограф «Бега».
Крошка Спунер отличался двухметровым ростом и — вместе со всем фотографическим оборудованием: двухсоткилограммовым весом. Его тучность усугублялась фотоаппаратами, коробками для линз, экспонометрами, фонариками, кассетами с пленкой и складными треножниками, которые болтались на ремнях и веревках.
Миссис Кобб воскликнула:
— Ах, как жалко! Должно быть, это была севрская ваза на подставке ампир.
— Ценная?
— Где-то восемьсот долларов.
— Придержите мое место, — попросил Квиллерен. Я мигом
вернусь.
Крошка Спунер с несчастным видом стоял у дверей.
— Честное слово, я не виноват, — сказал он Квиллерену. — Я и не приближался к этой дурацкой вазе.
Он огорченно качнул аппаратурой, которая висела у него на шее и на обоих плечах, и треножник ударил по бюсту Марии-Антуанетты. Квиллерен обхватил руками холодный мрамор.
— Ой, — сказал Крошка.
Аукционист посмотрел на остатки севрской вазы и приказал грузчикам аккуратно собрать осколки. Квиллерен решил, что пора представляться.
— Мы хотим сделать пару снимков на аукционе, — сообщил онаукционисту. — Можете спокойно работать. Не обращайте на фотографа внимания.
Воцарилось неловкое молчание. Кто-то нервно засмеялся.
— Ладно, неважно, — сказал фотограф. Вот галерея. Я буду снимать с лестницы.
— Спокойнее, — предостерег Квиллерен. — Разбил — купил.
Спунер презрительно огляделся.
— Тебе нужна форма или содержание? Не знаю, что и делать со всей этой ерундой. Слишком много динамичных линий и никакого контраста.
Он вразвалку направился к лестнице, все его снаряжение заколыхалось, а треножник чудом избежал столкновения с дверцей из кронгласа
[2]
.
Вернувшись на свое место, Квиллерен объяснил соседке:
— Это единственный в мире газетный фотограф с докторской степенью по математике. Но иногда немного неуклюж.
— О Боже! — поразилась миссис Кобб. — если он такой умный, почему он работает в газете?
Снова раздался стук молотка, и началась вторая часть аукциона. Выставили самые желанные предметы: английский книжный шкаф, комод стиля «буль» с инкрустацией из бронзы и перламутра, греческую икону семнадцатого века и небольшую коллекцию бенинской бронзы.
Время от времени вспыхивали лампы фотографа; женщины при этом поправляли прически и делали умные лица.
— А теперь, — сказал аукционист, — прекрасная пара настоящих французских стульев…
Вдруг кто-то громко закричал:
— Берегись!!!
Грузчик бросился вперед, вытянув руки, и едва успел удержать накренившееся зеркало. Еще миг, и оно — чуть ли не до потолка — рухнуло бы на зрителей.
Все перевели дух, а у Квиллерена вырвалось: «Ух ты!» Он стал искать глазами Спунера.
Фотограф свесился с перил галереи. Он встретился взглядом с журналистом и пожал плечами.
Миссис Кобб сказала:
— Никогда еще не видела столько странных случаев на аукционе! Просто мурашки по коже! А вы верите в привидения?
Зрители нервничали и шумели. Аукционист повысил голос и еще больше увеличил темп. Он махал руками, указывал на покупателей, указывал большим пальцем через плечо, выставляя предмет — в общем, доводил публику до неистовства.
— Он вам нужен или нет?! Есть пятьсот… Я слышу шестьсот? Что с вами случилось? Ему же двести лет! Хочу семьсот… Где семьсот? Да я сам куплю за семьсот! Так, так… Забирайте!!!
Молоток стукнул о кафедру. Возбуждение зрителей дошло до предела.
Двухсотлетний письменный стол унесли. Все с нетерпением ждали следующего лота.
Но тут действо прервалось: аукционист завел разговор с адвокатом. Оба выглядели как-то нерешительно. Потом кивнули друг другу и подозвали грузчика. Секунду спустя зал притих. На подиум поставили странный предмет: квадратное основание, на нем медный шар, увенчанный полосой черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и все это около метра в высоту.
— Это он! — прошептал кто-то за спиной Квиллерена. — Тот самый шпиль!
Рядом миссис Кобб качала головой, прикрывала лицо руками:
— О, не следовало им этого делать!
— Вот, — нарочито медленно произнес аукционист, — архитектурное украшение с крыши — вероятно, со старого дома. Шар из чистой меди. Нужно только чуточку отшлифовать. Сколько нам предлагают?
В публике шушукались.
