Бак смахнул опилки с капитанского кресла и подвинул его гостю.
– Садитесь сюда, друг мой.
Устроившись в кресле, Квиллер наслаждался запахом опилок и своего любимого табака.
– Скажите, Бак, сколько времени надо, чтобы привыкнуть к здешней жизни?
– Года четыре-пять.
– Вы запираете входную дверь?
– Сначала запирали, а потом бросили.
– Здесь всё иначе, чем у нас, в Центре. Окружение, занятия, погода, привычки, темп жизни, отношения. Никогда не думал, что разница так велика. Мне в основном хотелось на время сбежать от скученности, грязного воздуха, воды и преступлений.
– Насчёт последнего я не был бы столь уверен, – понизил голос Бак.
– Почему вы так говорите?
– У меня есть кое-какие подозрения, – бросил на него многозначительный взгляд отставной полицейский.
Квиллер разгладил усы.
– Может, зайдете ко мне? Выпьем, побеседуем. Я живу в коттедже Клингеншоенов. Бывали там когда-нибудь?
Бак снова принялся разжигать свою трубку. Он выпустил клуб дыма, покачал головой и запыхтел снова.
– Стоит на дюне, в полумиле к западу отсюда. А у меня есть бутылка ржаного виски «Данфилд» – как будто специально для вас припасена.
Плывя в каноэ домой по мелководью, Квиллер не переставал думать о человеке, который спас ему жизнь. Бак сказал, что никогда не был в коттедже Клингеншоенов, и всё же… В тог вечер, когда Милдред принесла ему индейку в подарок, в тумане исчезли две персоны, направлявшиеся к берегу, и одна из них курила «Гроут и Бодл», номер пять.
СЕМЬ
Приглушённый звонок телефона успел прозвучать несколько раз, прежде чем Квиллер проснулся и взял трубку. Теперь аппарат был убран в кухонный шкаф, а Коко пока ещё не придумал, как открывать дверь.
До утреннего кофе Квиллер был не в состоянии принять очередную порцию указаний от мадам президентши и неохотно зашаркал к телефону.
– Квилл, дорогой, здравствуй, – произнёс нежный голос. – Я подняла тебя? Знаешь зачем? Если ты не расхотел меня видеть, я могу приехать навестить тебя.
– Расхотел? Да я просто жажду видеть тебя, Розмари! Когда ты приедешь? И на сколько?
– Я смогу оставить магазин сегодня после обеда и приеду завтра, а останусь на неделю, если только не найдётся покупатель на наш «Будьте здоровы». Я почти что вьюсь вьюном перед Максом Сорэлом, надеюсь, что он предложит расплатиться наличными.
Квиллер в ответ недовольно фыркнул.
– Ты здесь, дорогой? – раздалось в трубке после паузы. – Ты меня слышишь?
– Я от радости потерял дар речи. Розмари, я ведь тебе объяснил, как ко мне проехать?
– Да, я получила твои инструкции.
– Веди машину осторожней.
– Не могу дождаться…
– Ты мне нужна.
Ему очень не хватало Розмари. Ему был нужен друг, способный разделить его радости и понять его проблемы. Кругом были милые, приветливые люди, и всё же он чувствовал себя очень одиноко.
– Вот подождите, пока она увидит этот домик! – повторял он кошкам. – Подождите, пока она увидит озеро! Подождите, пока она увидит тетю Фанни!
Единственное, что его огорчало, – доносившийся с берега запах рыбы. Ночью озеро выбросило на берег немало серебристых сувениров, и на утреннем солнце они уже начали пованивать.
Отправившись в город позавтракать, он в знак приветствия махал рукой каждому встречному водителю. Потом, подкрепившись гречишными оладьями с кленовым сиропом, пустился на поиски свечного магазинчика на Консервном молу. Он учуял тридцать семь разных запахов ещё прежде, чем увидел вывеску «Ночные свечи».
– Вы Шарон Макгилеврэй? – спросил он у оформлявшей витрины молодой женщины, – Я Джим Квиллер.
– Очень рада познакомиться с вами! Я Шарон Хенстейбл, – ответила она, – но замужем за Роджером Макгилеврэем. Я очень много слышала о вас
– Мне нравится название вашего магазина. – Он мгновение помолчал и продекламировал: – «Догорели ночные свечи: радостное утро на цыпочки встаёт на горных кручах».
[5]
– Вы просто потрясающий человек! Никто и никогда не замечал, что это цитата.
– Может, любители рыбалки не читают Шекспира. А как они относятся к ароматизированным свечам?
Шарон засмеялась:
– К счастью, у нас здесь бывают самые разные «любители», и к тому же я торгую не только свечами, но ещё украшениями, деревянными поделками и игрушками.
Квиллер побродил по узким проходам магазинчика, его чувствительный нос едва выдерживал тридцать семь запахов. Он сказал:
– У Роджера очень симпатичная скрепка для денег. У вас есть ещё такие?
– Мне очень жаль, но они уже кончились. Все раскупили на День отца
[6]
, но я уже сделала заказ.
– Сколько стоят большие деревянные подсвечники?
– Двадцать долларов. Их здесь делает один полицейский в отставке, и всё до последнего пенни отдаёт на благотворительность. Это была идея моей мамы.
– Я вчера встретил вашу маму на берегу. Очень приятная женщина.
Шарон кивнула:
– Маму все любят, даже её ученики. Она преподает в Пикаксе. Мы все учителя, кроме папы. У него индюшачья ферма по дороге на Пикакс.
– Да, видел. Приятное местечко.
– Ничего особенного. – Шарон наморщила носик. – Там грязно и пахнет. В старших классах я ухаживала за индюшатами. Удивительно глупая птица. Их приходится даже учить есть и пить. А потом, они могут взбеситься и накидываться друг на друга. Нужно самому быть немножко бешеным, чтобы выращивать индеек. Мама их терпеть не может. Она предлагала предсказать ваше будущее?
– Пока ещё нет, – сказал Квиллер, – но мне бы хотелось, чтобы она ответила на несколько вопросов. У меня и к вам есть вопрос: где мне найти слесаря, специалиста по замкам?
– Никогда не слышала, чтобы в Мусвилле был специалист по замкам, но, может, вам сумеет помочь механик гаража?
Квиллер покинул магазин с двухфутовым подсвечником и короткой зеленой свечой, а по дороге глубоко вдыхал запах сосны. Он поставил подсвечник на веранде, и Коко обнюхал каждый дюйм. Юм-Юм предпочла заниматься ловлей пауков, но нос Коко просто приклеился к дереву, изучая все его изящные изгибы. Уши он прижал к голове и время от времени чихал.
Ближе к вечеру на петляющей дорожке показался синий грузовичок. Том был в кабине один.
