День ещё только начался – подходящее время, чтобы нанести случайный визит. Он разморозил ореховые рулеты и поехал на ферму Фагтри. Можно было вполне дойти пешком, но он рассудил, что если он заявится на своих двоих, то придётся поболтать у калитки и непременно зайти выпить чайку. А на машине это будет выглядеть официально, и можно быстро удрать. Он решил, что лучше приехать.
Вблизи старый дом выглядел ещё более запущенным, чем казалось с шоссе. Парадной дверью явно не пользовались уже несколько лет, даже ступеньки поросли сорняками. Он объехал вокруг дома, завернув к боковому входу, и как раз в этот момент из ближайшего сарая вышла молодая женщина в замызганном комбинезоне и каскетке. Фигурка у неё была как у манекенщицы, только манекенщицы не носят такие комбинезоны; его, верно, купили в Северном Кеннебеке, в магазине для фермеров, торгующем со скидкой.
– Вы – мистер Квиллер, – сказала она вместо приветствия. – Я вас узнала по фотографии в газете. Извините мне мой затрапезный вид: я чистила сарай.
То, как она держалась и говорила, плохо сочеталось с чисткой сараев, и у Квиллера разгорелось любопытство. Он вышел из машины и протянул ей коробку с ореховыми рулетами.
– Я приехал поблагодарить вас за то, что сказали мне про фары во вторник вечером. Вот это из холодильника миссис Кобб. Я подумал, что вашей семье это может прийтись по вкусу.
– Спасибо, только у меня нет семьи, – сказала она, – но я обожаю лакомства, которые готовила Айрис. Какое горе, что мы её потеряли. Она была такая милая.
Квиллер был озадачен.
– Когда вы первый раз позвонили спросить об Айрис… вы говорили… что ваши дети больны, – произнёс он неуверенно.
На мгновение её лицо недоуменно нахмурилось, но тут же прояснилось.
– А… я, верно, сказала, что ухаживаю за своими детками… За козлятками.
– Простите. Я раньше жил в Центре и только недавно сбежал оттуда и ещё не успел овладеть здешними словечками.
– Присядьте. – Она указала на ржавые садовые стулья. – Бокал вина?
– Спасибо, миссис Уоффл, но пристрастие к алкоголю в число моих пороков не входит.
– Кристи, – поправила она. – Зовите меня просто Кристи. Тогда как насчёт свежего лимонада на меду от местных пчел?
– Вот это другое дело.
Он осторожно присел на один из шатких стульев и оглядел двор. Всюду брошены какие-то незаконченные дела, не подрезана трава, не крашены сараи, не отремонтированы заборы. Что она делает здесь одна? – удивился он. Она молода. Около тридцати, как он примерно определил. Но с виду серьёзна. Доброжелательна, но улыбается одними губами. В глазах то ли горе, то ли сожаление, то ли беспокойство. Интересное лицо!
Вместе с лимонадом прибыли крекеры и кусок мягкого белого сыра.
– Из козлиного молока, – пояснила она. – Я сама его делала. Вы останетесь жить при музее?
– Только до тех пор, пока не найдут миссис Кобб замену. – Стараясь не смотреть слишком пристально на запущенную траву и обветшалый дом, он спросил: – Как давно вы здесь?
– Несколько лет. С тех пор, как умерла мама. Я здесь выросла, но потом уехала, и десять лет меня здесь не было. Когда дом перешёл мне по наследству, я вернулась. Решила проверить, смогу ли зарабатывать на жизнь, выращивая коз. Я последняя из рода Фагтри.
– Но ваша фамилия Уоффл.
– Это по мужу. После развода я решила оставить его фамилию.
«Всё, что угодно, только не Фагтри», – подумал Квиллер.
– Всё, что угодно, только не Фагтри, – сказала она, как будто прочитав его мысли.
– Я не знаком с историей вашей семьи, но, насколько мне известно, капитан Фагтри был героем войны.
Кристи печально вздохнула:
– Мои далекие предки заработали большие деньги на продаже леса и построили этот дом, но капитану больше понравилось быть героем войны, который не платит по счетам. Когда дом перешёл в наследство моим родителям, они как могли старались поддерживать хозяйство, а теперь, когда их нет, за всем пытаюсь следить я. Мне советуют продать землю строительным фирмам под многоквартирные дома, как в Индейской Деревне, но снести этот легендарный дом было бы преступлением. По крайней мере я хочу попробовать, что такое фермерство, – добавила она, грустно улыбнувшись.
– А почему именно козы?
– По нескольким причинам. – Её лицо сразу просветлело. – Это очень милые животные, содержать их недорого, и спрос на продукты из козьего молока растёт. Как, вы не знали? Сейчас я выращиваю молочных коз, но хочу когда-нибудь завести ангорских, прясть шерсть и вязать из неё. Я в школе училась вязанию.
– Может получиться хороший материал для колонки «Перо Квилла», – сказал Квиллер. – Можно мне встретиться с вами и с вашими козами?
– Это было бы замечательно, мистер Квиллер!
– Пожалуйста, зовите меня Квилл, – сказал он. Ему было здесь очень приятно, можно даже сказать, не хотелось уходить. Лимонад был лучшим из тех, что он когда-либо пробовал, а козий сыр – просто восхитителен. Мягкие грустные глаза Кристи притягивали к себе. Ему решительно не хотелось уходить. Оглядывая дом, он заметил:
– Уникальный образец архитектуры девятнадцатого века. Для чего была задумана эта башня? Просто так?
– Я точно не знаю. Мои предки были джентльменами, занимавшимися сельским хозяйством; мама считала, что они использовали башню в качестве наблюдательного пункта – присматривать за батраками, чтобы не бездельничали.
– А для чего её используете вы?
– Я поднимаюсь туда помедитировать. Вот так я узнала, что вы оставили фары включенными.
– А что там, в башне?
– Главным образом мухи. Мухи обожают башни. Аэрозоли против них почти не помогают. Они всё равно жужжат, греются на солнышке и размножаются. Хотите посмотреть дом?
– Даже очень.
– Должна вас предупредить, там большой беспорядок. Моя мать была просто помешана на коллекционировании. Она ходила по аукционам и скупала всякий хлам. Знаете, мне кажется, аукционы – это своего рода болезнь.
– У меня как-то раз был острый приступ аукционита, – сказал Квиллер, – и я знаю, как этот вирус проникает в кровь человека и вызывает хроническое заболевание, которое практически неизлечимо.
Они вошли в дом через боковую дверь и стали пробираться между хозяйственными сумками, набитыми одеждой, обувью, шляпами, куклами и зонтиками, между ржавыми трёхколесными велосипедами и ручной газонокосилкой, между открытыми картонками, наполненными треснувшими горшками и кастрюлями, выщербленными тарелками, подносами и старыми молочными бутылками, между деревянными кадками и оцинкованными вёдрами, дубовым ящиком для льда и плетёным столиком, украшенным листьями папоротника, через кипы журналов и груды книг. Эти реликвии так долго пролежали на чердаках и в подвалах, что запах плесени от них стоял во всём доме.
