– Слишком молода для меня.
Когда «канарейка» вернулась со стаканом воды, Квиллер отвёл её в сторону и спросил:
– Могу я несколько минут поговорить с мистером Динглбери наедине? Он хочет обсудить какие-то личные вопросы.
– Конечно, – сказала она. – Я подожду за дверью.
– Куда она пошла? – нервно спросил Адам.
– Стоит за дверью. Что вы хотели рассказать мне, мистер Динглбери?
– В газете не пропечатаете?
– В газете не пропечатаю.
– Ни одной живой душе не скажете?
– Обещаю, – сказал Квиллер, подняв правую руку.
– Папаша мне перед смертью рассказал. Взял с меня слово, что никому не скажу. Он сказал, если люди узнают, нас обоих вздернут. Но теперь его нет, и меня скоро не будет. Что проку брать это с собой в могилу.
– Может быть, вам стоило бы передать эту тайну вашим сыновьям?
– Не-ет. Я этим молокососам не доверяю. Слишком дерзкие. А у вас честное лицо.
Квиллер со скромным видом разгладил усы. Ему всегда удавалось внушить доверие незнакомым людям. Стараясь казаться глубоко и искренне интересующимся, он спросил:
– Что же поведал вам ваш отец?
– Хм… Это насчёт похорон Эфраима, – проговорил старый Адам тонким голоском. – Самая длинная похоронная процессия в истории Пикакса! Шесть чёрных лошадей вместо четырёх! Двоих пригнали из самого Локмастера. За ними тридцать семь карет и пятьдесят две двуколки, но… все это была шутка. – Он хохотнул кудахтающим смешком, который перешёл в приступ кашля, и Квиллер протянул ему стакан воды.
– В чём заключалась шутка? – спросил он, когда кашель утих.
Адам с торжеством хихикнул;
– Эфраима в гробу не было!
Итак, подумал Квиллер, рассказ Митча – правда. Он похоронен под домом!
– Вы говорите, что тела Эфраима в гробу не было. Где же оно было? – сказал он Адаму.
– Хм… Дело было в том, что… – Адам глотнул воды, она попала ему не в то горло, и кашель возобновился столь яростно, что Квиллер испугался, как бы старик не задохнулся. Он позвал на помощь, прибежали сестра и две «канарейки».
Когда всё прошло и Адам пришёл в себя настолько, чтобы хитро подмигнуть сестре, Квиллер поблагодарил всех и с поклонами выпроводил их из комнаты. Потом повторил свой вопрос:
– Где же находилось тело Эфраима?
С хохотком, напоминавшим всхлип, гробовщик выдал:
– Эфраим тогда вовсе и не умер!
Квиллер уставился на старика, сидевшего в инвалидном кресле. Вполне возможно, что это старческий маразм, хотя до этого рассказ был вполне правдоподобен – то есть правдоподобен по противоречивым понятиям Мускаунти.
– Как вы объясните этот обман? – спросил он.
– Видите ли, Эфраим знал, что люди его до смерти ненавидят и только и мечтают отомстить, поэтому он их одурачил. Он отплыл в Нью-Йорк. Отправился в Швейцарию. Взял себе другое имя. Пусть люди думают, что он умер. – Адам захихикал.
Квиллер заранее протянул ему стакан воды, предчувствуя новый приступ конвульсивного веселья.
– Глотните, мистер Динглбери. Осторожнее глотайте… А что же остальные члены семьи Гудвинтера?
– Жена Эфраима вернулась на восток, так поговаривали, но на самом деле она поехала за ним в Нью-Йорк. Тогда запросто можно было исчезнуть без шума. Правительство это чёртово не совало в то время свой нос куда не следует. Правда, вышло так, что шутка обернулась против самого Эфраима. Когда он написал ту предсмертную записку, он ведь не знал, что его враги скажут, что это они его линчевали!
– А что его сыновья?
– Титус и Самсон. Они оба жили на ферме и вели дело – всё, конечно, запустили. – Его голос взлетел до фальцета, и последние слова прозвучали визгом некоего злорадства.
– Если ваш отец участвовал в этом розыгрыше, то, надеюсь, он был вполне вознагражден.
– Две тысячи долларов, – сказал Адам. – Тогда это большие деньги были – ещё какие большие! И каждые три месяца по пятьсот, чтобы папаша держал язык за зубами. Папа был религиозным человеком, он бы этого не стал делать, но он задолжал банку Эфраима. Боялся магазин свой потерять.
– Как долго продолжались ежеквартальные выплаты?
– До тысяча девятьсот тридцать пятого года, пока Эфраим в ящик не сыграл. Папаша всегда говорил мне, что он те деньги вкладывает, что нам выплачивает. Он уже был на смертном одре, когда рассказал правду и велел мне никому не говорить. Он сказал, люди просто взбесятся, ещё мебельный магазин сожгут за то, что их дурачили. – Адам уронил подбородок на грудь. Полчаса уже почти истекли..
– В этой истории есть над чем подумать, и интересные отсюда следуют вещи, – сказал Квиллер. – Спасибо за доверие.
У старика произошёл новый прилив энергии.
– У папаши моего на совести было ещё кое-что. Он похоронил работника Гудвинтеров, и они заплатили за похороны – много заплатили, если учесть, что гроб был простой.
Квиллер сразу насторожился:
– Как звали этого работника?
– Я сейчас не помню.
– Лютер Бозворт? Тридцать лет? Осталась жена и четверо детей?
– Он!
– Что случилось с Лютером?
– Одна из лошадей Гудвинтера взбесилась. Затоптала его до смерти – так, что хоронили в закрытом гробу.
– Когда это произошло?
– Как раз после того, как Эфраим уехал. Титус сказал, что лошадь он пристрелил.
В дверь постучали, и «канарейка» приоткрыла её на один-два дюйма.
– Время встречи почти истекло, сэр.
– Не пускайте её, – сказал Адам.
– Ещё одну минуту, пожалуйста, – крикнул Квиллер.
Дверь закрылась, и он сказал Адаму:
– Вы знаете, почему Гудвинтеры заплатили за похороны больше, чем требовалось?
Адам вытер рот.
– Это за молчание. Папаша бы не взял, если бы не был в долгу у банка. Папаша был религиозным человеком.
– Не сомневаюсь! Но что пытались замолчать Гудвинтеры?
Адам снова вытер рот.
– Ну… Титус сказал, что этого человека затоптала лошадь, но, когда папа поднимал тело, на нём была только дырка в голове от пули.
В дверь ещё раз постучали. Старик опять уронил подбородок на грудь, но когда пришла «канарейка», чтобы отвезти его в комнату, он оживился настолько, что шлепнул её по юбке.
На обратном пути в Норд-Миддл-Хаммок Квиллер размышлял о том, что Митч Огилви был прав в одном: старый Адам знает только кое-что. История с двойным розыгрышем была изложена с достаточным количеством переплетающихся подробностей, чтобы считать её убедительной – по крайней мере в Мускаунти, где и невероятное правдоподобно… И всё-таки действительно ли это правда? Адам Динглбери славился своим умением разыгрывать. Небылица об Эфраиме могла оказаться его последней шуткой, сыгранной со всем округом. Рассказать её журналисту – это значит наверняка дать ей ход. А какие были бы заголовки! «СМЕРТЬ ГУДВИНТЕРА – РОЗЫГРЫШ! ВЛАДЕЛЕЦ ШАХТЫ УМЕР ЗА ГРАНИЦЕЙ В 1935 ГОДУ». Телеграфные агентства подхватят, и фамилия Квиллера снова прогремит по всей стране. Но как отреагирует Мускаунти? Благородные Сыновья Петли – кто бы они ни были – могут разгромить похоронный зал Динглбери со всем его роскошным убранством, а за него ещё даже не заплачено. Могут взяться и за Джуниора Гудвинтера, главного редактора «Всякой всячины», хорошего парня, хоть и правнука настоящего негодяя. На Квиллере лежала ответственность и необходимость принять решение. Двойной розыгрыш может оказаться тройным розыгрышем.
