– Да, СМИ тогда камня на камне не оставили от их идеи, – припомнил Квиллер. – А «Дневной прибой» пришёл на помощь НОСКу?
– Не очень охотно. Просто раздул скандал. Мэр и его администрация выступили в поддержку проекта «Ворота Альказара», но университет и люди искусства стоят за НОСОК.
– А ваш отец? Что он думает по поводу «Касабланки»?
Мэри взметнула брови вверх.
– Если вы помните, мы с ним всегда стояли по разные стороны баррикад: его банк согласился разместить своё отделение в «Альказаре». Смешно, правда?
– Расскажите мне о Графине. Как её зовут?
– Её зовут Аделаида Сен-Джон Пламб. Её отец Харрисон Уиллс Пламб – тот самый человек, который в тысяча девятьсот первом году построил «Касабланку». Родилась Аделаида, судя по её собственным рассказам, которые она всё время повторяет и очень любит, – так вот, родилась она на двенадцатом этаже отцовского здания семьдесят пять лет назад в присутствии повивальной бабки, медсестры и двух врачей.
– Замужем она когда-нибудь была?
– Нет. В юном возрасте обручилась с кем-то, но помолвку расторгли. Она обожала отца, с которым была очень близка.
– Ясно… Как она отреагировала на возню вокруг «Касабланки»?
– Вот что самое забавное, – сказала Мэри. – Мне кажется, ей нравится быть в центре внимания. Дельцы засыпают её подарками и соблазнительными предложениями, тогда как НОСОК взывает к её лучшим чувствам ссылаясь на её отца, её «милого папочку». Она тянет время, но мы надеемся, что в ней проснётся ангел. Вы случайно не играете в бридж?
Застигнутый этим вопросом врасплох, Квиллер оторопело пробормотал:
– А?.. Нет, не играю.
– А в триктрак?
– Честно говоря, я не люблю игр, где требуется производить хотя бы малейшие умственные усилия. Могу я спросить, к чему этот допрос?
– Сейчас объясню, – сказала Мэри. – Видите ли, у Графини в жизни остался единственный интерес – настольные игры. Карты, триктрак, шашки, маджонг – всё, кроме шахмат. Она благосклонна к нам с Роберто только потому, что мы еженедельно составляем ей партию.
– Крупные ставки?
– Никакого риска. Она играет ради удовольствия, ради стремления к состязанию, причём играет отлично. Впрочем, чему удивляться! Она играет ежедневно в течение всей жизни начиная с самого нежного возраста. Эмби упомянула, что Графиня живёт как бы в затворничестве?
– Нет. – Квиллер мгновенно вспомнил о леди Эстер Стэнхоуп.
– Это действительно так. Она живет в собственном мире. Живёт одна на двенадцатом этаже, с тремя слугами.
– Но хоть изредка она выходит?
– Она никогда не покидает здание и даже не выходит из своей квартиры, которая занимает целый этаж. Врачи, поверенные в делах, парикмахер, портной и массажист – все приходят к ней на дом.
– А в чём Дело? Агорафобия?
[6]
– Уверяет, что стоит ей ступить за порог, как тут же перехватывает дыхание… Может быть, хотя бы в домино играете?
– Вот уж что действительно не люблю!..
– А в скрэбл?
Он покачал головой и спросил:
– Эта женщина знает, что я здесь, знает причину моего приезда?
– Мы сказали, что вы писатель, унаследовали много денег, осели в Мускаунти, а зиму проводите в городе, спасаясь от северной непогоды.
– И какова была её реакция?
– Она спросила, играете ли вы в бридж.
– Ей известно, что я когда-то работал в «Прибое»?
– Нет. Газет она не читает. Она, как я уже сказала, живёт в собственном мире.
Квиллер удостоверился в том, что обнаружил живую леди Эстер.
– Кто-нибудь знает о том, что я намереваюсь купить «Касабланку»? – спросил он.
– Только я, Роберто и архитектор. И, разумеется, Эмби, так как я часто уезжаю из города.
– Поскольку совет директоров Фонда К. не услышит об этом проекте до четверга, мне бы хотелось держать в секрете цель своего визита к вам.
– Да, понимаю.
– И вот ещё. Я обещал посылать отсюда статьи в газету Мускаунти. Как вы думаете, Графиня не будет возражать против интервью?
– Уверена, Графине это понравится, хотя говорить она станет об отце.
– А кто занимается всеми делами, связанными с «Касабланкой»?
– Риэлтерская фирма, адвокаты которой выступают в качестве посредников.
– А в жильцах Графиня заинтересована?
– Только в том случае, если они обладают хорошими манерами, хорошо одеваются и играют в бридж. Хотите пойти со мной на четырёхчасовой чай?
– Сначала, – сказал Квиллер, – я должен посмотреть план восстановления здания. Потому что на данный момент я не вижу в "Касабланке" ничего привлекательного для капиталовложений.
Мэри передала ему переплетённую копию плана.
– Пожалуйста. Двести страниц! Но даже если вы прочитаете первую и последнюю главы, вся необходимая информация будет у вас на руках.
Квиллер отметил название фирмы, стоящее на обложке, – «Гринчман энд Хиллз: архитектура и инженерия». Известная контора. Их проекты публиковались журналами всей страны: музей искусств, университетская библиотека, реставрация государственного здания девятнадцатого века.
– Неплохой выбор, – заметил он. – А если возникнут вопросы, куда обращаться? Прямо к Гринчману или Хиллзу?
– Оба давным-давно умерли. Остались только фамилии и репутация. Человека, подготовившего отчёт для НОСКа, зовут Джефферсон Лоуэлл. Он понимает нашу боль. Он вам понравится.
Квиллер встал.
– Обсуждение было приятным и информативным, Мэри. Я дам знать, когда смогу выбраться на чаепитие к Графине.
– Время дорого, – напомнила она. – В конце концов этой женщине уже семьдесят пять, поэтому… всякое может случиться. – Она проводила его до двери сквозь лабиринт дорогих старинных вещей. – А герб Макинтошей всё ещё у вас?
– Я его никогда не продам. Это первая антикварная вещь, мною купленная, и она прекрасно вписалась в мою «северную» квартиру. – Он вытащил из кармана маленький предмет. – Вы не можете установить, что это такое?
– А откуда это у вас?
– Моя кошка играла с ним.
– Это «пустышка» от скрэбла. Прежняя квартиросъемщица была без ума от этой игры.
– Насколько я понял, она была арт-дилером, это объясняет присутствие в квартире своеобразных произведений искусства, но почему столько грибов? Кто их нарисовал? Подписаны двойным «Р».
