— Я делаю для своей газеты серию очерков об островитянах, — сказал Квиллер, — а ваш стюард, кажется, идеально подходит для портрета островного жителя.
— Боюсь, мама ни за что это не одобрит. Другие семьи попытаются сманить его у нас. Сожалею, что вынужден отказать вам.
Они пошли обратно к террасе, и Квиллер спросил его, много ли времени он проводит на острове.
— Лично я? Не больше чем нужно. В крокете есть предел, до которого может играть нормальный человек, как кто-то однажды сказал.
— Дороти Паркер, но не совсем этими словами. А что вы думаете о здешнем курорте?
— Перемены неизбежны, если хотите услышать моё мнение. Это путь, по которому идет вся наша страна. Мама, конечно, крайне опечалена. Она хочет, чтобы островитяне подали на курорт общественный иск, а она покроет судебные издержки, но это невыигрышный процесс, а адвокаты избегают невыигрышных процессов. Суды снова и снова постановляют, что владелец собственности может ею пользоваться любым способом, который не противозаконен.
Когда вернулись на террасу, он сказал Квиллеру:
— Беседовать с вами — чистое удовольствие. Если когда-нибудь попадете в Чикаго, я был бы рад показать вам свои экипажи.
Оба они удивленно вскинули глаза: Элизабет осмелилась встать со своего шезлонга и теперь приближалась к ним.
— Я забыла, — сказала она, — поблагодарить вас, мистер Квиллер, за то, что вы нашли вещи, которые я потеряла на лесной тропе.
— Я не мог не заметить в вашей книжке записей. Вы, верно, увлекаетесь ботаникой?…
— Только как любитель. Я зачарована жизнью растений. Не хотите ли взглянуть на мой травяной огород?
Квиллер ценил травки в омлетах, но дальше этого его интерес к ним не простирался. Тем не менее он согласился, и она попросила у матери разрешения увести его от компании.
— Обещай не переутомляться, Элизабет, — изрекла королева-мать.
Квиллер, можно сказать, плёлся всю дорогу до травяного огорода возле кухонных дверей, меж тем как любительница флоры легко плыла вперёд в своём струящемся платье.
— Травы благоденствуют на островном солнце и воздухе, — сказала она.
Он безучастно, глядел на две деревянные кадки, каменную сажалку и большие глиняные горшки, содержавшие растения разных размеров, форм и цветов. Наконец рискнул:
— А как они называются?
Она перечислила шалфей, розмарин, сладкий базилик, мяту, лимонник, шнит-лук, укроп и так далее, объясняя:
— В травах есть что-то таинственное. Их веками использовали для целительства, а когда их употребляешь в пищу, на душе становится как-то приятнее.
Он спросил насчёт чая, который они пили. По вкусу и запаху он походил для него на продукт из конюшни. Она сказала, что это был китайский сушонг.
— Вы выращиваете кошачью мяту? — поинтересовался он. — У меня две сиамские кошки.
— Я обожаю сиамцев! Я всегда хотела такого, но мама…
Она, видимо, вдруг устала, и он предложил посидеть на каменной скамье возле трав, которые, как оказалось, на свой лад довольно приятно пахли.
— Где вы живёте, когда вы не на острове? — спросил он.
— Маме нравится проводить осень на нашей ферме, праздники — в городе, а зимы — на Палм-Бич.
— Вы всегда жили с матерью?
— Кроме того времени, когда была в школе.
Они несколько мгновений сидели молча, но глаза её блуждали, а мысли были почти слышны. У неё оказалось умное, тонкое лицо, которое чуть портил слишком широкий лоб.
Стараясь говорить как добрый дядюшка, он спросил:
— Вы думали о том, что вам когда-нибудь захочется завести свой собственный дом?
— О, мама не одобрила бы, и я сомневаюсь, наберусь ли я мужества оторваться или сил — принять на себя ответственность.
— А свои собственные деньги у вас есть?
— Капитал, доверенный папой, — и очень хороший. Попечительница — мама, но он мой по закону.
— Вы когда-нибудь помышляли о карьере?
— Мама говорит, что я не создана для чего-либо, требующего выполнения обязательств. Она говорит, я дилетантка.
— Но у вас ведь есть степень, полученная в колледже.
Она застенчиво покачала головой. Он чувствовал — она собиралась сказать: «Мама не считала, что это необходимо», или «Мама считала, что я не смогла бы выдержать напряжения», или «Мама то, мама сё». Щадя её чувства, он встал и сказал:
— Мне пора идти домой кормить кошек.
Они вернулись на террасу, и Квиллер поблагодарил миссис Эплхардт за приятно проведенный день и интересное знакомство.
Неожиданно Элизабет заговорила:
— Я отвезу вас домой, мистер Квиллер, и мы захватим с собой свежих трав для повара вашей гостиницы.
— Нашего гостя отвезёт домой Генри, — поправила её мать.
Отбросив с лица волосы, молодая женщина смело повысила голос:
— Мама, я желаю сама отвезти мистера Квиллера. У него две сиамские кошки, которых я хотела бы увидеть.
Остальные члены клана слушали это выступление в молчаливом изумлении.
— Элизабет, ты не совсем в себе, — с усилием произнесла миссис Эплхардт, — и, конечно же, не в состоянии править. Нам лучше не рисковать. Ты так чувствительна к лечебным процедурам… Ричард, ты не согласен?
Не успел старший брат ответить, как подал голос Джек:
— Ради бога, мама, позвольте ей хоть раз в жизни сделать то, чего она хочет! Если коляска опрокинется и она сломает шею, так тому и быть! Это карма! Ведь так она нам всегда говорит!
Квиллер, невольный свидетель неловкой минуты семейной истории, перешел к невесткам и спросил, слыхали ли они о неразгаданной тайне маяка. Они, по счастью, не слыхали, и он подробно изложил им историю с несколькими преувеличениями собственного изобретения. Ко времени, когда его слушательницы раздумывали о судьбе смотрителей маяка, снова показалась Элизабет — в юбке-штанах, сапогах, соломенной матросской шляпе и безукоризненно сшитой рубашке.
— Грум ведёт сюда фаэтон, — сказала она чуть дрогнувшим голосом.
Глава тринадцатая
Грум подсадил Элизабет на облучок, а один из слуг в зелёной куртке подбежал с букетом трав. Она уселась прямо, тесно прижав локти к телу и держа вожжи меж пальцами левой руки. В правой руке у неё был хлыст. Отъезжая от дома, она полностью владела собой. Квиллер подумал: «Все, что нам нужно для финальной сцены, — это мелодраматическая закадровая музыка, пока мы удаляемся в закат. А какой список действующих лиц! Деспотичная мать, робкая дочь, два покорных сына плюс третий, чувствующий себя достаточно вольготно, чтобы позволять себе дерзкие выпады шута».
