— Нет, спасибо. Верю вам на слово.
— Мама иногда приходит на целый день, чтобы мы с Роджером могли уйти.
— Ваша мама — бывшая учительница. Более того, у неё золотое сердце и терпение святой. Думаю, она наслаждается ролью бабушки.
Они протиснулись сквозь толчею пешеходов на Мейн-стрит и теперь шли по Песчаной дороге.
— Вы слышали, туриста отыскали? — проговорила Шарон. — Сообщение будет в сегодняшней газете. Роджер занимался этой историей со среды и случайно узнал, что труп отослали патологоанатому штата, хотя никакой информации об этом не было. В смерти туриста есть что-то необычное. — Она понизила голос: — мама и мы с Роджером считаем, что она как-то связана с пришельцами из космоса.
— Правда? — пробурчал Квиллер.
— Не говорите об этом Арчи. Знаете, какой он. Нельзя ли как-то мягко образумить его, Квилл?
— Вряд ли я гожусь для такого дела, — уклончиво ответил Квиллер. — А как вы объясняете всё это своим малышам?
— Мы говорим, что во Вселенной есть место для многих миров и в некоторых из них существует разумная жизнь. Инопланетянам интересно, что происходит на нашей планете, так же как нам интересно попасть на Марс и даже дальше.
— Ваши дети видели кого-нибудь из этих… пришельцев?
— Нет, мы живём далеко от воды и ложимся спать рано. Мама говорит, что лучшее время, что бы увидеть их, — два часа ночи.
Они дошли до мотеля «Большая Дюна», и Квиллер отдал Шарон её хозяйственную сумку.
— Вы когда-нибудь бывали в ресторане «У Оуэна»?
— Слишком дорого. Я беру ланч с собой. Кроме того, мой хозяин дуется, потому что Оуэн с женой живут в отеле, а не у нас.
Ресторан «У Оуэна» выделялся среди строений западной стороны шоссе, хотя крашеные кедровые доски, которыми было обшито здание, вполне сочетались с окраской мотеля, антикварной лавки, домовой кухни и других заведений на восточной стороне. Раньше в течение нескольких сезонов здесь была прачечная со стиральными машинами-автоматами, а потом — быстро прогоревший китайский ресторан. Теперь красные бархатные драпри в больших окнах на фасаде, остававшиеся от китайского периода, уступили место белым жалюзи. С мощеной стоянкой для машин и Большой Дюной на заднем фоне ресторан выглядел довольно элегантно, и Квиллер надеялся, что перед спектаклем как следует здесь пообедает.
Он подумал, что Торговая палата, кажется, предложила Оуэну неплохую сделку. Иначе зачем бы ему, презиравшему деревенских жителей, забираться на лето на четыреста миль к северу от всего остального? Несомненно, приманкой послужило озеро, раз у него есть лодка. Позади ресторана стояли две машины — домик на колесах с прицепом для лодки и белая легковая с откидным верхом, обе с флоридскими номерами.
Возвращаясь в сторону Мейн-стрит, Квиллер поравнялся с «Антикварной лавкой Арнольда» — и вдруг остановился. В витрине стоял старинный стул с тонкими ножками и высокой спинкой — точно такой же, как на платформе с овцами. Это был очень характерный тип стульев, и он пробудил любопытство Квиллера. Тот зашёл в лавку. Там оказалось несколько посетителей, которые не то покупали что-то, не то просто глазели. По их одежде и манерности поведения Квиллер легко определил туристов, живущих в палатках, жен рыболовов-спортсменов и владельцев яхт из клуба «Гранд-острова», которые только что съели свой ланч «У Оуэна».
Все горячо обсуждали повара, приправу «квиш», картофель на вертеле и «совершенного душку» метрдотеля. Сам Арнольд, казалось, был одновременно всюду. Этот моложавый мужчина обладал неиссякаемой энергией и морщинистым лицом, напоминавшим те деревянные резные маски, которые он продавал. Поглядывая сквозь очки без оправы, он в уме сортировал посетителей, отделяя праздных зевак от возможных покупателей, и не спускал с первых глаз.
Пушистый чёрно-белый пёс вилял пышным хвостом перед последними.
— Хорошая собака! Хорошая собака! — сказал ему Квиллер.
— Привет, мистер К.! Нравится вам наш пёсик? — спросил Арнольд. — Взял да и забрёл к нам в один прекрасный день. Очень добродушный! Приносит бизнесу куда больше пользы, чем реклама в вашей газете!
— Как его зовут?
— Мы как-то купили целую кучу фарфора, и среди прочего там была собачья миска с именем Пфредди, вот и назвали собаку так, чтобы миска подходила… Прошу прощения.
Арнольд отошёл, чтобы взять у клиента деньги. Мужчина покупал ржавое железное колесо четырёх футов диаметром, изящных пропорций, с шестнадцатью тонкими спицами.
— Прекрасная работа, ровное, вращается как маслом смазанное, — говорил продавец покупателю. — Перемололо в своё время горы зерна.
Квиллер между тем рылся в корзинках с наконечниками для стрел, пулями времён Гражданской войны и старинными английскими монетами.
— Что, интересно, этот тип будет делать с колесом? — спросил он позже у Арнольда.
— Повесит над камином в своём охотничьем домике на Гранд-острове.
— Хм-м… Я бы тоже от такого не отказался. — Он думал о кронштейне над собственным камином и пустой белой стене, на которой некогда красовалась голова лося; её кислое выражение было тяжким напоминанием о попранных правах животных. Потом стена стала служить витриной для коллекции инструментов дровосеков: топоры, багор, поперечные пилы со смертоносными двухдюймовыми зубьями — всё очень беспокойное. Колесо же, наоборот…
— Их было два, оба от зернового комбайна, — сказал Арнольд. — Второе находится в моём главном магазине в Локмастере. Я велю прислать его сюда, но это займёт два-три дня.
— Никакой спешки нет… Я бы хотел ещё спросить про стул в витрине. Откуда он? На платформе на вчерашнем параде их было восемь.
— Обеденные стулья с высокой спинкой, около тысяча девятисотого года, иногда называемые кухонными. В деревне чаще всего ели на кухне. В тысяча девятьсот четвертом году каталоге «Сирса»
[12]
такой стул предлагали за девяносто четыре цента. Вы слышите? Девяносто четыре цента! Наверное, были проданы миллионы таких стульев… Славная вещица, правда?
— В нём есть что-то жизнерадостное, — согласился Квиллер.
Это был светлый дуб, покрытый толстым слоем лака, с плетёным вручную сиденьем, спинкой из девяти гнутых прутьев — каждый толщиной не больше карандаша — и глубоким подголовником, на котором был отпечатан декоративный рисунок. Два изогнутых прута-навершия, по форме напоминающих ухо, придавали стулу игривый вид, но выглядели весьма практичными — за них можно было взяться рукой.
— Вероятно, подражание более раннему и дорогому образцу, — продолжал торговец, — с резным подголовником, и стоили такие стулья больше — примерно два доллара пятьдесят центов. Те, которые я видел у нас, все относятся к классу «девяносто четыре цента». Сиденье этого стула было сплетено заново. Я продам его вам за хорошую цену, если интересуетесь.
